Венецианская блудница - Елена Арсеньева Страница 2

– Что произошло? – воскликнула Лючия, пытаясь возмущениемразогнать подступившие страхи. – Где ты был? Почему меня не разбудили раньше?Где отец?

– О синьорина… синьорина, – прошептал Маттео и осекся, какесли бы не в силах был молвить более ни слова.

– Ради всего святого! – топнула Лючия. – Tы меня пугаешь!Немедленно отвечай, что случилось, и давай приготовь мне ванну. До полуночи небольше трех часов, а ведь надо еще одеться, причесаться. Если мы заставим ждатькнязя Анджольери, отец будет очень недоволен, ты ведь знаешь!

Она ожидала от Маттео чего угодно: извинений, оправданий,торопливых хлопот, но только не того громкого всхлипывания, не этой гримасыболи, искривившей лицо, не слез, хлынувших обильным потоком, не этогозадыхающегося шепота:

– Он умер, синьорина Лючия! Ваш батюшка умер! О, porcaMadonna [6], лучше бы я оказался на его месте!

И Маттео зарыдал в голос, неловко утираясь левой рукой,продолжая сжимать в правой подсвечник, который дрожал в такт тяжелым рыданиям,и страшные тени плясали, метались, сталкивались на стенах осиротевшего палаццоФессалоне.

***

Иисусе сладчайший! Отец умер!.. Грузный, бородатый,настолько не похожий на мелких душою и телом венецианцев нынешних времен, чтоникто не признавал его за соотечественника: иные втихомолку считали егофранцузом, иные – итальянцем откуда-то с юга; однако Лючии он всегда казалсябесшабашным цыганом – не столько по происхождению, сколько по типу всесветногоавантюриста. Да она ничего не имела против, ибо любила этого лукавого человека,стремившегося подражать патрициям былых времен, особенно своему обожаемомуПьетро Аретино [7], и даже мечтал о такой же смерти, какая поразила его кумира:Аретино умер, когда слушал какой-то непристойный рассказ и так бешено хохотал,что опрокинулся со скамьи затылком назад, на каменный пол, и расшибся. Однако,судя по словам Маттео, отец умер тоже мгновенно: мощным ударом он был сброшен вканал.

Маттео сообщил еще одну леденящую душу подробность,подтверждающую, что смерть Бартоломео Фессалоне – продуманное убийство, а неслучайность: после того, как несчастный достаточно долго пробыл в воде, чтобынаверняка умереть, труп его положили на ступеньки палаццо, спускавшиеся вуединенный маленький каналетто, а к борту камзола прикрепили записку:«Impressario in angustia» – «Импресарио в затруднении». Точно так называласьодна из опер-буфф Чимарозы, и дело было даже не только в этом: Фессалоне вмодных кругах давно прозвали Импресарио, ибо именно его хлопотами и заботамипрекрасная Лючия стала той, кем стала: опасной светской авантюристкой иохотницей за мужчинами – вернее, их кошельками. И вот теперь impressario inangustia… а что же делать его актрисе?!

Она была так ошеломлена, что даже не могла плакать, и тольконедоверчиво вглядывалась в залитое слезами лицо Маттео.

О, Мадонна, что же сделал, что же мог сделать отец?!

Наверное, в отчаянии она выкрикнула вслух свои мысли, потомучто Маттео удрученно покачал головой в ответ:

– Не знаю, синьорина. Этого я не знаю. Однако же вот чтоскажу вам: батюшка ваш – упокой господь его душу! – похоже, предчувствовал своювнезапную кончину и не единожды наставлял меня: «Маттео, – говорил principe [8](верный слуга упорно именовал своего господина князем, хотя у того не было задушой ничего, кроме рассказов о былом великолепии рода Фессалоне), – Маттео, –говорил он мне, – тебе одному из всех людей я верю и только тебе могу вручитьсудьбу моей дочери. Запомни: если, упаси бог, я исчезну, если со мнойчто-нибудь случится, немедля отведи синьорину в мой тайный кабинет и откройсекретный ящичек в стене – ты знаешь, о чем речь! Там она увидит свиток бумаг.Пусть прочтет их сразу, как только узнает о моей смерти. И если после этого онапожелает покинуть Венецию, даже не бросив горсти земли мне на гроб, знай, что яна том свете не буду на нее в обиде». Клянусь Мадонной, синьорина, – Маттеовоздел два пальца, приняв самую торжественную мину, – principe говорил мнеименно эти слова, а потому, прежде чем вы увидите его мертвое тело, извольтепоследовать за мной в его кабинет.

– Да ты спятил! – возмущенно воскликнула Лючия. – Убит мойотец, а я пойду читать какие-то старые письма?! Я должна узнать, кто свершилзлодеяние, чтобы отомстить, а ты…

– А я, – перебил Маттео так твердо, как никогда еще неосмеливался говорить со своей госпожой, но при этом глядя на нее в восхищении,ибо она никогда не прибегала в минуты печали к обыкновенному утешению женщин –слезам, считая их ребяческой глупостью, дозволительной лишь слабым сердцам, идаже сейчас не рыдала, а желала мстить, – а я настаиваю, чтобы вы прежде всегопошли и исполнили последнюю волю покойного, а потом все остальное, не говоряуже о том, – добавил он, понизив голос, – что в письме вы можете найти указаниена того неведомого врага, чья десница поразила вашего батюшку.

Лючия глянула на Маттео с меньшим негодованием. То, что онговорил, было разумно, а она всегда прислушивалась к доводам разума, ибо онизвучали куда громче невнятного сердечного шепотка. Что ж, если так хотел отец…Она всегда поступала по его воле и ни разу не жалела об этом. Надо думать, непожалеет и сейчас.

Лючия засветила свою свечу от тех, что держал Маттео, ихолодно спросила:

– Чего же ты стоишь? Отец, кажется, велел отвести меня в егокабинет? Ну так веди!

И они пошли.

К удивлению Лючии, они без остановки миновали ту комнату,которую она всегда считала кабинетом князя: Маттео прошел через нее так жеторопливо, как через приемную и гостиную, спальню и гардеробную своегогосподина, и ввел Лючию в просторную мыльню, где в бассейне тускло поблескивалавода. Ступая как можно осторожнее, чтобы не поскользнуться на порфировомвлажном полу, он проследовал в нишу, где стояла назначенная для отдыха низкая,разлапистая скамья с удобно выгнутым изголовьем в виде лежащего грифона [9], инажал на вполне обычную с виду каменную плиту. Но, как выяснилось, она былавовсе не обычной, а скрывала некое хитроумное устройство, ибо казавшаясянедвижимой скамья легко отъехала в сторону, и трепетный свет вырвал из мракаступени узкой и крутой лестницу, ведущей куда-то вниз. И Лючия вспомнила словаотца, на которые она сперва не обратила внимания: «тайный кабинет». Тайный!