Бульдог Драммонд (следствие ведет Хью Драммонд) - Герман Сирил Макнейл Страница 2

Гости молчали, пока граф разматывал плотное теплое кашне. С явным любопытством они изучали таинственного хозяина вечеринки. Внешность у графа оказалась запоминающейся: короткая темная бородка и профиль орлиный и строгий. Глаза графа сияли ледяной голубой сталью; густые каштановые волосы с пробивающейся сединой были зачесаны назад над широким лбом. Его руки казались большими и белыми, но лишены женоподобной изнеженности, это были руки вождя и борца. Сквозь каждую черту облика графа лучилась некая сила. И имя этой силы – Власть…

Это было очевидно для любого, в том числе и для любого из троих приглашенных, отнюдь не простаков. Каждый из них обрел влияние благодаря уму. Каждй из них понимал – их пригласили на ужин отнюдь не случайно. Случайные люди не ужинают в компании мировой элиты. Дело не в том, что у пригласившего их человека имелись деньги. Большие Деньги. А деньги стали их жизнью…

Граф обратился сначала к американцу.

– Господин Хокинг, если я не ошибаюсь, – обратился он на английском языке, протянув руку собеседнику. – Я рад, что вам удалось приехать.

Американец пожал предложенную руку, в то время как два немца посмотрели на него с внезапным интересом. Как человек, стоявший во главе большого американского хлопкового траста, стоящего больше в миллионах, чем он мог сосчитать, янки был наделен правом на уважение…

– Вы совершенно правы, граф, – прогнусавил американский миллионер. – Мне интересно знать, чему я обязан приглашением сюда?

– Всему свое время, господин Хокинг, – улыбнулся хозяин вечеринки. – Надеюсь, что ужин подтвердит безупречную репутацию этого заведения. – Он повернулся к высокому и тощему немцу, который без пальто еще больше напоминал треску. – Герр Штайнеман, если не ошибаюсь? – На этот раз он говорил на немецком. Немецкий угольный магнат, известный среди угольщиков не меньше, чем Хокинг среди текстильщиков, поклонился натянуто. – И герр фон Грац? – Граф повернулся ко второму немцу. Хотя и менее известный, чем два других денежных мешка, фон Грац контролировал едва ли не всю сталь в Центральной Европе. – Итак, господа, – продолжал граф, – прежде чем мы приступим к ужину, разрешите, если возможно, сказать несколько слов в качестве введения… Страны мира несколько последних лет были заняты делами непревзойденной глупости. Насколько можно судить, этот период заканчивается. Последнее, чем я хотел бы заниматься, это обсуждать войну… больше, чем этого требует тема нашей встречи. Господин Хокинг – американец, вы, господа, – немцы. У меня, – тут граф едва заметно улыбнулся, – нет национальности. Или, скорее, я гражданин мира. Абсолютный космополит… Господа, войну начали идиоты, и когда идиоты начинают действовать подобным образом, умным людям следует вмешаться… В этом причина и разумное основание нашего маленького ужина… Я утверждаю, что мы четверо мыслим достаточно рационально, чтобы игнорировать угар национализма, отравивший наши народы.

Тощий американец хмыкнул.

– После ужина, – невозмутимо продолжал граф, – я попытаюсь доказать вам, что у нас есть больше общих интересов, чем различий. А пока почему бы не насладиться местной кухней? Надеюсь, еда не отравлена? – Осмелюсь заметить, вы отлично владеете языками, граф, – ухмыльнулся американец.

– Я говорю бегло на французском, немецком, английском и испанском. Кроме того, я могу объясниться в России, Японии, Китае, странах Балканского полуострова…

Его улыбка, когда он говорил, сияла, воплощая собой честность и открытость. В следующий момент метрдотель открыл дверь, и четверо уселись ужинать.

Нужно признать, что атмосфера за ужином была весьма напряженной.

Американец в погоне за миллионами утратил интерес к кулинарным изыскам, привыкнув к бутербродам и минеральной воде, как вершине поварского искусства. Герр Штайнеман был образчиком немца, для него еда была священна. Он ел и пил сосредоточенно и, очевидно полагал, что ничего более не требовалось. Фон Грац прилагал все усилия, чтобы скрыть свой страх перед американцем. Он, видимо, ожидал, что янки набросится на него прямо здесь и сейчас. И это отнюдь не способствовало созданию веселой и непринужденной обстановки за столом. И лишь усилиями графа затея с ужином имела некий успех. Будучи инициатором собрания, он говорил непрерывно. Более того, говорил блестяще. Казалось, не было ни одного уголка земного шара, с которым у него не было бы хотя бы шапочного знакомства; в то время как с большинством мест он был так же знаком, как лондонец с площадью Пикадилли. Но даже такому блестящему мастеру застольных бесед было нелегко вести непринужденнй разговор с мрачным американцем и двумя немцами, один из которых был обжорой, а другой трусом. Поэтому, когда дверь закрылась за спиной официанта, принесшего кофе, граф почувствовал облегчение. Теперь ему не потребуется петь соловьем, чтобы удерживать внимание аудитории. Это внимание автоматически удержит тема Больших Денег. И все же, когда он тщательно срезал конец сигары и понял, что глаза гостей смотрят на него с надеждой, он осознал, что самая трудная часть вечера еще впереди. Крупные финансисты, как и простые смертные, больше любят класть деньги в карманы, чем извлекать их оттуда. А граф собирался именно извлечь деньги из своих гостей, и извлечь их в большом количестве…

– Господа, – начал он, раскурив сигару, – мы все деловые люди. Поэтому я не стану ходить вокруг да около по вопросу, который стоит перед нами, но перейду сразу к сути дела. Я сказал перед ужином, что полагаю, мы достаточно влиятельны, чтобы исключить любые национальные мотивы в нашем поведении. Так как мы люди, чьи интересы имеют глобальный характер, такие вещи ниже нашего достоинства. Я хочу теперь немного подробнее остановиться на этом аспекте вопроса.

Он повернулся к американцу, сидевшему справа, полузакрыв глаза, вертя между пальцами зубочистку.

– В данное время, сэр, я обращаюсь особенно вам.

– Ближе к делу… – растягивая слова, протянул господин Хокинг.

– Не хочу затрагивать войну – или ее результат. Хотя центральные державы были разбиты Америкой и Францией и Англией, я думаю, что могу сказать за вас, господа, – он поклонился двум немцам, – что ни Франция, ни Америка не воспринимаются немцами как объект будущего реванша. Англия – главный враг Германии. Она всегда им была, она всегда им будет.

Оба немца проворчали согласно, и американец сощурился еще сильнее.

– У меня есть причина полагать, господин Хокинг, что вы лично не любите англичан.

– Я предполагаю, что мои чувства вас не касаются. Но если это представляет интерес для дела, ваше мнение правильно.

– Хорошо, – кивнул граф. – Рискну предположить, что вы были бы не против наблюдать крах Англии.

– Ладно… – отмахнулся американец. – Это все лирика. Давайте доберемся до сути.

Граф еще раз кивнул и повернулся к немцам.

– А вы, господа, должны признать, что ваши планы потерпели неудачу. Думаю, в них не входило, что британская армия займет Кельн…

– Война была идиотизмом, – пробрюзжал герр Штайнеман. – Еще несколько лет мира, и мы перемололи бы их в порошок…