Акциденция - Алексей Климин Страница 2

Ну, Наталью-то я знал — эта женщина точно из нежных… да еще и неприспособленная к жизни какая-то. В старые времена ее впору было бы величать барышней, а по нынешним… пианистка, одним словом — натура утонченная и возвышенная.

А та кажущаяся замедленность в движениях, видно их с сестрой природная данность, которая у Алины придавала четкости и завершенности каждому жесту, у Натальи казалась вялостью и неловкостью. У меня даже сложилось впечатление, что за фортепиано эта женщина только и оживала, а вот как она справлялась со своими учениками в консерватории, я уж как-то и не знаю даже…

Я был неплохо знаком с нею и ее мужем, Альбертом Яновичем, человеком от культуры тоже немаленьким — дирижером оркестра в той филармонии, в которой начинала когда-то и Наталья. Он был хорошо старше жены и души в ней не чаял. Потому, наверное, она такая и была.

Мне у них приходилось как-то живать, в их огромной московской квартире. Это когда меня, тогда молодого лейтенанта, еще в довоенное время послали в столицу на учебу. Вот, в тот год, пока оформился, пока получил общежитие, мне и случилось у них несколько дней пожить. Да и познакомиться получше с новыми тогда для меня еще родственниками.

Хотя, может, я что-то понимаю и неправильно… ведь при всей своей мягкости и кажущейся неприспособленности, не побоялась-таки Наталья забрать детей к себе, притом, в самый момент ареста зятя. Значит и у нее есть тот стержень, только прячется он в ней, пожалуй, еще глубже, чем в сестре, а о его наличии заподозрить гораздо труднее. Ну — да, невысокая, светловолосая, с ясными голубыми глазами, столичная жительница, человек искусства… какой уж тут стержень казалось бы, а поди ж ты…

— Да, боевой парень… — меж тем протянул я, продолжая разговор о племяннике, — будет интересно с ним повидаться. Я-то его совсем маленьким помню, а Маняшу кажется и вовсе еще в пеленках. А когда заходил вещи оставить, что-то их не видел. На реке что ли?

— Да куда там! Времена-то нынче другие… — покачала Алина головой, — Мишка с классом в поле с самого утра, страда-то уже вовсю началась — жара-то вон, какая стоит! А Маша наверное к тебе просто не вышла — очень боязлива стала после бомбежек этих. Да и без мужчины в доме мы уж третий год как живем… но ничего, ты на отца-то сильно похож, так что, думаю, привыкнет быстро.

Женщина посмотрела на высокое, нещадно палящее солнце, которое за время нашего разговора чуть сдвинулось и теперь заглядывало к нам под березы, прищурилась на него и с глубоким усталым вздохом добавила:

— Скоро к полудню… Марфуша сегодня дома, наверное, щей успела наварить. Так что, Коль, шел бы и ты домой… а поговорим после… как-нибудь, — сказав это, Алина затушила папиросу и, опираясь рукой о землю, попыталась подняться.

Я подхватился, от резкого движения ногу дернуло и я, не удержавшись, поморщился, но все же, умудрился встать быстрее собеседницы и подать ей руку. Впрочем, докторский взгляд, цепкий такой, отстраненный, я от невестки получил. Но, что хорошо, охать и ахать она не стала, а видно поняв прекрасно, что вырвалось у меня ненароком и слабость свою я сейчас обсуждать с ней не готов, заговорила совсем о другом:

— И еще… — немного неуверенно произнесла она, отряхивая халат, — там, у нас в доме, жиличка на постое, — при этих словах женщина едва заметно поджала губы, — подселили к нам еще до войны — дом-то большой, люди мы приличные, — очередной хмык получился совсем горьким, — да и рядом с райкомом, где она заправляет. Ты-то теперь в райотделе будешь, как я поняла, так что еще и по службе с ней видеться тебе придется. Так что, Коль, — она положила мне руку на грудь, как будто стараясь в чем-то убедить, и заглянула снизу вверх в глаза, — послушай меня, пожалуйста… не доверяй ей, ни при каких условиях. Дрянь баба… подлая, хотя и стелет мягко по началу.

И взгляд тот, что внимательно следил за моим, хорошо ли я услышал сказанное, был такой пронзительный, что голубой цвет его горячим льдом прожигал, казалось, насквозь. Что-то тут было не то. Но спросить я не успел, на улице, что упиралась в рощицу-парк и выходила на ту, вдоль которой тянулся монументальный фасад госпиталя, показалась колонна грузовиков.

— Все, иди, раненых везут, — резко бросила женщина мне и отступила, — увидимся еще! Не знаю когда… вечером вряд ли, но к утру, наверное, буду, — и побежала к госпиталю.

А грузовики, уже повернув, подъезжали к крыльцу.

Да, разговора у нас так и не получилось… но, я сюда не на один день приехал, так что поговорим еще.

Алина тем временем уже взметнулась по ступеням и, открыв тяжелую дверь, что-то кричала внутрь здания, а первый грузовик к тому моменту успел остановиться и из его кабины стал спускаться пожилой мужчина.

Так что и мне ничего не оставалось, как выбираться из рощи. Тяжело опираясь на трость, я похромал по едва видимой тропе. Раненое бедро мое что-то опять схватило и начало дергать. Неужели опять начинается? Или то резкое движение, когда я поднимался, потянуло свежие еще жгуты швов? Хоть бы не первое… не ко времени совсем…

Когда я вышел на проезжую часть, все четыре грузовика уже стояли, выстроившись вдоль длинного мраморного крыльца, а женщины в белых халатах сновали с носилками, перетаскивая раненых из первой машины в здание. Где в этом людском водовороте Алина, я не понял, но соваться туда сейчас смысла не имело — не до меня, да и не до разговоров ей сейчас было.

А у меня, чей и свои дела имеются. Я сюда не на побывку к родне прикатил, я теперь начальник уголовного отдела милиции слободы Бережково и прилегающих к ней окрестностей.

О как, был боевой командир Красной Армии, а теперь стал милиционером. Хотя, сейчас это обычная практика. По крайней мере, так мне сказал Алексей Сафронович, военком по нашему району в Ниженном, к которому я заявился после того, как был безоговорочно и окончательно комиссован. «— Не дело, — говорил майор суровым тоном, просматривая мои документы, — опытными боевыми кадрами раскидываться — не время сейчас!»

Да мне что? Мне — отлично! Потому что боялся я задней мыслью остаться совсем уж не у дел. Как смог с тростью ходить, так и на завод собирался идти — проситься хоть кем-то. А оно вон как вышло — послали меня теперь защищать покой Родины в тылу. На фронт, значит, уже — все, мне дорога закрыта, а тут вот — сгодился. Притом, не где-нибудь, а в городе моего детства, вернее в слободе, которая за неимением каких-то городков в округе, числилась за районный центр.

И даром, что поселок наш не город, а завод-то в нем имеется не маленький — судостроительный, который, как и большинство промышленных предприятий страны, сейчас работал на фронт. Да и хлебушка с нашего порта, вон, сколько отгружается — отсюда видно, как баржи караваном выходят в фарватер.

Я чуть приостановился и, прикрывая рукой от солнца глаза, всмотрелся вдаль. Облака, немного скрадывающие ослепляющий свет в первой половине дня, растворились, плывя теперь по небу лишь длинными ничего не закрывающими лентами, а потому и на реку было чуть не больно смотреть — она не текла серовато-синим полотном, а бликовала своей гладью, как огромное зеркало. Так что, даже при большом желании разглядывать на ней что-то долго не получалось — видно было плохо, да и глаза быстро начинали слезиться.