Порочная невинность - Нора Робертс Страница 2

Разумеется, ни одна женщина не хочет седеть. Точно так же ей, поклявшейся любить, «пока смерть не разлучит нас», вовсе не хочется разводиться. «Но в жизни все бывает», – философски рассуждала Джози, болтая с Кристел, своей наперсницей и хозяйкой салона красоты. Она любила обсуждать с Кристел сравнительные достоинства всех перепробованных ею мужчин от Инносенса до границы штата Теннесси. И всякий раз добавляла, что должна же как-то компенсировать допущенные две ошибки.

Такер Лонгстрит тоже наслаждался женщинами – хотя, может, и не столь самозабвенно, как его сестра мужским полом. Не прочь он был и опрокинуть стаканчик, не проявляя, впрочем, такой неутолимой жажды, как старший брат.

Жизнь Такеру представлялась длинной аллеей для прогулок. Он не возражал против того, чтобы шествовать по ней, но в своем собственном темпе. Он мог свернуть с прямого пути при условии, что снова возвратится на проторенную дорогу, ведущую к избранной им цели. До сих пор ему удавалось избежать прогулки к алтарю – так как его любовные опыты, не оставив в душе глубокого следа, внушили ему легкое отвращение к прочим узам. Он предпочитал следовать своим путем в спокойном одиночестве.

Такер легко сходился с людьми и нравился большинству окружающих. Факт, что он родился богатым, иногда мешал ему, но не слишком. Он обладал даром безграничной щедрости, и его за это обожали. Каждый мужчина в городке знал, что если потребуются деньжата, то всегда можно одолжить у старины Тэка. Он тут же их выложит без всяких неприятных для самолюбия проволочек. Конечно, всегда находились недоброжелатели, бормотавшие себе под нос, что легко давать деньги, если их у тебя больше чем достаточно. Но от этого цвет купюр не менялся.

В отличие от своего отца Бо, Такер не подсчитывал ежедневно проценты и не хранил в столе под замком небольшую кожаную записную книжку с фамилиями должников. Он не брал больше разумных десяти процентов, а фамилии и цифры держал в своем остром, хотя часто и недооцениваемом, уме.

Во всяком случае, он старался не ради денег. Такер вообще редко что-нибудь делал ради них. Он был снисходителен – и не только потому, что ленив. Просто в его вальяжном теле билось щедрое сердце, которое к тому же иногда испытывало чувство вины.

Такер прекрасно сознавал, что палец о палец не ударил, чтобы заработать свое состояние, и потому ему казалось самым естественным развеять его по ветру. Он принимал собственное благополучие как нечто должное, зевая от скуки, но иногда его посещали мысли о социальной ответственности.

Ну а когда эти мысли досаждали ему чересчур, он ложился в веревочный гамак под вечнозеленым дубом, надвигал соломенную шляпу на глаза и потягивал холодный лимонад, пока неприятное чувство не проходило.

Это самое он и делал, когда Делла Дункан, экономка Лонгстритов вот уже тридцать с лишним лет, высунула голову из окна второго этажа.

– Такер Лонгстрит!

Надеясь, что пронесет нелегкая, Такер все так же покачивался в гамаке, закрыв глаза. На его плоском голом животе балансировала бутылка пива «Дикси», а в руке он небрежно держал стакан.

– Такер Лонгстрит!

Громовой голос Деллы вспугнул птиц с деревьев. «Безобразие!» – подумал Такер. Так приятно было подремывать под их протяжные трели и контрапунктное жужжание пчел в зарослях гардений.

– Я с тобой говорю, мальчик!

Такер вздохнул и открыл глаза, в которые сквозь нечастую сетку шляпы тут же ударило белое раскаленное солнце. Да, он, конечно, платит Делле жалованье. Но когда женщине приходилось в свое время менять твои мокрые пеленки и шлепать тебя по заднице, авторитетом в ее глазах пользоваться невозможно.

Делла высунулась из окна почти до пояса, ее пламенеющие рыжие волосы выбились из-под шарфа. Широкоскулое, сильно нарумяненное лицо выражало неодобрение, чего Такер с детства побаивался. Три нитки блестящих бус стукнулись о подоконник.

Такер улыбнулся невинной и фальшивой улыбкой мальчишки, застигнутого в тот самый момент, когда он сунет палец в банку с вареньем.

– Да, мэм?

– Ты обещал съездить в город, привезти мешок риса и ящик колы.

– Да, но… – Такер потер еще прохладную бутылку о живот, поднес к губам и сделал большой глоток. – Да, кажется, обещал. Но я думал съездить, когда немного спадет жара.

– Нет, уж будь любезен оторвать свою ленивую задницу от гамака и поезжай прямо сейчас. Иначе подам тебе на обед пустую тарелку.

– Да кто в такую жару ест! – пробурчал он себе под нос, но у Деллы слух был острый, как у кролика.

– Что такое, мальчик?

– Я сказал, что уже еду.

С изяществом танцовщика Такер выскользнул из гамака, на ходу опорожняя бутылку. И когда он улыбнулся Делле, сбив шляпу набок, и чертики заплясали в его золотистых глазах, ее сердце растаяло. Только усилием воли Делла заставила себя не улыбнуться в ответ и все так же сурово взирала на него сверху вниз.

– Ты когда-нибудь прорастешь сквозь гамак в землю, если будешь так подолгу валяться. Можно подумать, что ты больной. В первый раз вижу мужчину, который предпочитает лежать, а не стоять.

– Ну, надо сказать, мужчина и лежа может кое-что создавать, Делла…

Наконец она не удержалась и разразилась густым, игривым смехом.

– Только не очень-то старайся! А то кончишь тем, что какая-нибудь шлюшка притащит тебя к алтарю – как эта сучка Сисси поступила с бедняжкой Дуэйном.

Такер снова ухмыльнулся.

– Нет, мэм, со мной это не пройдет.

– Да, чуть не забыла! Привези моей любимой туалетной воды. У Ларссона продается.

– Тогда кинь мне мой бумажник и ключи от машины.

Голова Деллы исчезла, но через минуту снова высунулась, экономка швырнула вниз бумажник и ключи. Молниеносным движением Такер поймал в воздухе и то, и другое, а Делла подумала, что, пожалуй, мальчик не так уж ленив и неповоротлив, как притворяется.

– Надень рубаху – и заправь ее в штаны! – приказала Делла, словно ему было по-прежнему десять лет.

Такер достал рубашку из гамака и набросил ее на ходу. Пока он огибал главный подъезд с десятью дорическими колоннами, которые поддерживали террасу на втором этаже, хлопковая рубашка уже прилипла к вспотевшей спине.

Сложившись пополам, Такер влез в свой «Порше», который совершенно импульсивно купил полгода назад и который пока ему не надоел. Взвесив в уме преимущества езды с кондиционером или с откинутым верхом, когда ветер бьет в лицо, он принял решение в пользу последнего.

Такер мало что делал быстро, но одним из исключений была автомобильная езда. Гравий так и брызнул из-под колес, когда он ударил по сцеплению и рванул по длинной, закругляющейся подъездной аллее. Он объехал клумбу, на которой мать всегда сажала пионы, гибискус и ярко-красную герань. По обе стороны аллеи росли старые магнолии, и сейчас от них шел густой и сладкий аромат.