Эхо чужих грехов - Марта Таро Страница 19

– Екатерина Павловна, примите мои искренние соболезнования. Я потрясён смертью вашего батюшки. Вы знаете, что Павла Петровича я любил с детства и считал родным человеком. Вы можете всегда на меня рассчитывать. Только скажите – и я к вашим услугам.

Щеглов замер. Он хоть понимает, что делает? На дуэль нарывается. Только поединка на похоронах и не хватало! Иваницкий-старший побледнел и дёрнул сына за рукав, но мальчишка застыл как истукан, уставившись в глаза наследницы огромными от волнения зрачками. Та как будто пришла в себя и даже попыталась улыбнуться. Вышло это плохо, но Катя, по крайней мере, смогла ответить:

– Спасибо, Петя! За всё спасибо…

Черкасский переменился в лице. На его скулах заходили желваки, и стало заметно, каких усилий ему стоит молчание. Отодвинув в сторону Иваницкого-младшего, поручик шагнул вперёд и обратился к князю:

– Ваша светлость, я – Щеглов, личный помощник генерал-губернатора. Примите мои искренние соболезнования и позвольте передать сочувствие от имени князя Ромодановского. Данила Михайлович велел мне сказать, что скорбит вместе с вами и Екатериной Павловной. Ваше горе – его горе, и, если он может хоть чем-нибудь помочь вашему семейству, только дайте знать!

Слава богу, на лице Черкасского вновь появилось выражение достойной любезности. Князь пожал Щеглову руку, поблагодарил его самого и попросил передать благодарность генерал-губернатору. Катя тоже сказала несколько слов.

Освободив место для других гостей, Щеглов отошёл в сторону и осмотрелся. Иваницкие стояли в дальнем углу и явно ругались: отец что-то жёстко выговаривал сыну. Рядом, со стаканом воды в руке, суетилась уже немолодая смуглая брюнетка. Вычурный фасон и глубокое декольте её траурного платья показались Щеглову неуместными на похоронах. Кто эта дама? Одна из домашних или пресловутый сообщник?

Поручик разыскал своего тестя, уже болтавшего в компании ещё троих немолодых помещиков. Извинившись, он отозвал Ивана Давыдовича в сторону и рассказал о выпаде Иваницкого-младшего. Старик аж подпрыгнул от возмущения:

– Ну, Петька и наглец! Я всегда говорил его отцу, что этого стервеца ещё в детстве пороть следовало, а теперь уже поздно. Ну надо же, такое устроить! Ничего, теперь отец сам его обратно в полк выгонит. Нам в уезде только дуэлей и не хватало!

Тестя явно понесло, и, чтобы его отвлечь, Щеглов указал на брюнетку в вычурном платье.

– Папаша, вы не знаете, кто та дама, что стоит рядом с Иваницкими? Вон та – со стаканом воды в руке.

Иван Давыдович прищурился, высматривая нужную женщину, и, поняв, о ком идёт речь, пренебрежительно хмыкнул:

– Это здешняя француженка – мадам Леже. У Бельских все слуги распустились донельзя. Взяли эту французскую вертихвостку швеёй, так она к покойной графине в доверие втёрлась и стала себе всё больше прав забирать, а уж после хозяйкиной смерти, говорят, чуть ли не домоправительницей сделалась. Ни стыда, ни совести у людей нет, вместо того, чтобы иголкой махать, она в серьёзное дело лезет – средствами хозяйскими распоряжаться норовит.

Тесть мог бы ещё долго брюзжать, но князь Черкасский пригласил всех гостей в храм. Присутствующие повалили на улицу и стали рассаживаться по саням. Щеглов позвал тестя с собой и в церкви встал рядом с ним.

Графа Бельского похоронили рядом с женой и сыном. На поминках о нём сказали много тёплых слов. Щеглов узнал, что покойный был порядочным и добрым человеком, щедро помогал друзьям и много жертвовал соседнему монастырю. Добрыми словами помянули люди его покойную супругу, а потом и детей – сына Михаила и дочь Ольгу. Понятно, что о покойниках либо хорошо, либо ничего, оттого и картина получалась благостная, но почему же тогда взбесилась лошадь графини Ольги? Почему убили в столице её брата, и только ли от болезни умерли их родители? Вопросов оказалось больше, чем ответов.

«Прав генерал-губернатор, нужно искать мотив и возможность, – размышлял Щеглов, разглядывая через стол лицо наследницы Бельских и её ретивого воздыхателя Иваницкого. – У этих двоих мотив точно есть, и возможность, оказывается, тоже имеется. Такому красавчику, как этот драгун, ничего не стоит охмурить стареющую женщину, а мадам Леже весьма похожа на его верную поклонницу».

Ясности в деле не прибавилось, но ниточки уже появились, оставалось не выпустить их из рук и смотреть в оба. Впереди намечался ещё один важный этап – оглашение завещания в губернской канцелярии.

«Нужно бы пригласить туда и обоих Иваницких. Пусть наши подозреваемые соберутся в одной комнате, да и Даниле Михайловичу будет любопытно самому на них посмотреть», – сообразил Щеглов.

Идея выглядела удачной. Поручик дождался конца поминального обеда, простился с хозяевами и, еле отбившись от подвыпившего тестя, решившего прокатиться с ним до губернской столицы, отправился обратно. Времени у поручика было в обрез. Генерал-губернатор назначил оглашение завещания на третий день после похорон.

Щеглов пригласил посетителей в губернаторский кабинет, рассадил Черкасских и Иваницких на заранее расставленные стулья, а сам встал сбоку у окна. Выбранное им для наблюдения место оказалось очень удобным – на лица гостей падал свет из двух больших окон, и Щеглов очень надеялся не упустить ни одного проблеска чувств подозреваемых. Молодая княгиня Черкасская застыла на стуле с отрешённым видом, её муж не сводил глаз с бледного лица своей супруги. В этом он оказался неодинок, точно с таким же выражением лица смотрел на чужую жену молодой драгун, а наблюдавший эту картину Иваницкий-старший сурово хмурил брови.

– Здравствуйте, господа, – прозвучало в дверях, и в кабинет вошёл генерал-губернатор. Он вёл за руку внука, красивого сероглазого мальчика лет восьми-девяти.

«К чему бы это? – озадачился Щеглов и тут же догадался: – В добряка-семьянина играет, хочет, чтобы гости расслабились».

Картина и впрямь была умилительной: Данила Михайлович – высокий и статный, несмотря на давно перевалившие за пятьдесят годы – был ещё очень хорош со своими благородными сединами и красивым русским лицом, и худенький мальчик на фоне его мощной фигуры смотрелся особенно трогательно.

– Позвольте вам представить моего внука, Антония, – сказал генерал-губернатор. – Вот, господа, новое поколение! Обгоняет нас, стариков, семимильными шагами: в такие-то года два языка знает, сложные задачи как орешки щёлкает, а уж на шпагах фехтует, так лучше взрослых!

Мальчик поклонился гостям, он слегка смутился от такой похвалы, но вёл себя с достоинством и тактом. Похоже, на этом маленький спектакль закончился. Ромодановский ласково провёл ладонью по каштановой макушке внука и распорядился:

– Все, дорогой, мы сейчас будем читать важные бумаги. Ты пойди в сад, погуляй, а после я тебя позову.

Еще раз поклонившись, мальчик, солидно ступая, вышел из комнаты, но как только за ним закрылась дверь, взрослые услышали громкий топот, весёлый смех и заливистый лай собаки.

Генерал-губернатор улыбнулся проделкам внука, но, достав из стола толстый конверт, стал серьёзным. Вскрыв печать, Ромодановский оглядел присутствующих.