Убийство в теологическом колледже - Филлис Дороти Джеймс Страница 19

Отец Мартин погасил свет, охотно продолжая болтать.

– Здесь представлены вещи не одного столетия. Смотри, до сих пор сохранились интересные архитектурные элементы семнадцатого века – четыре почетных места.

Когда Дэлглиш увидел их, ему вспомнилась именно викторианская эпоха, хотя эти деревянные скамьи на возвышениях явно соорудили в более давние времена. Там, в огороженном деревянными панелями уединении, мог сидеть какой-нибудь сквайр с семьей, скрытый от глаз остальной паствы и вряд ли видимый с кафедры проповедника. Дэлглиш представил, как они сидели там взаперти, и ему стало интересно, брали ли они с собой подушки и пледы, запасались ли бутербродами и напитками. Еще мальчишкой он часто забивал голову мыслями, а что сделал бы этот сквайр, если бы страдал от недержания. Как он мог, да и остальная часть паствы, высидеть две воскресные службы с причастием, выдержать длиннющие проповеди?

Они двинулись к алтарю. Отец Мартин подошел к колонне, стоящей за кафедрой, и поднял руку к выключателю. В ту же секунду сумрак церкви как будто сгустился до полной темноты, а сама картина неожиданно и эффектно наполнилась жизнью и цветом. Фигуры Девы Марии и святого Иосифа, более чем на пять сотен лет застывшие в молчаливом поклонении, на какой-то момент словно сошли с деревянной поверхности, на которой были написаны, чтобы повиснуть в воздухе зыбким видением. Дева Мария была изображена на фоне замысловатой парчи золотого и коричневого цвета. Она сидела на низеньком стульчике и держала на коленях обнаженного младенца, покоившегося на белой ткани. У нее было бледное лицо безупречной овальной формы, мягкий рот, изящный нос и слегка изогнутые брови; в глазах, устремленных на ребенка, читалось покорное изумление. С высокого гладкого лба пряди завитых золотисто-каштановых волос ниспадали на накидку, на изящные руки и на едва соприкасающиеся в молитве пальцы. Ребенок смотрел на мать и протягивал к ней обе ручонки, словно предрекая распятие на кресте. Справа сидел святой Иосиф в красном плаще – состарившийся полусонный страж, с трудом опирающийся на палку.

На секунду Дэлглиш, а с ним и отец Мартин молча замерли.

– Эксперты вроде бы сходятся, что это подлинный Рогир ван дер Вейден, – сказал священник. – Вероятно, картина написана между 1440 и 1445 годами. На других двух створках триптиха, скорее всего, были изображены святые и портреты дарителя и его семьи.

– А откуда она вообще взялась? – поинтересовался Дэлглиш.

– Мисс Арбетнот подарила ее колледжу в год нашего основания. Она планировала сделать ее запрестольным образом, а мы никогда и не думали вешать ее где-нибудь в другом месте. Экспертов пригласил мой предшественник, отец Николас Варбург. Он очень любил живопись, в особенности работы нидерландских художников эпохи Возрождения, и, естественно, хотел узнать, подлинная картина или нет. В бумаге, которая прилагалась к подарку, мисс Арбетнот описала ее просто как часть алтарного триптиха, изображающего святую Марию и святого Иосифа предположительно кисти Рогира ван дер Вейдена. Не могу отделаться от чувства, что лучше бы мы оставили все как было. Наслаждались бы картиной и не зацикливались на ее безопасности.

– А как она попала к мисс Арбетнот?

– Она ее купила у каких-то землевладельцев. Те старались продержаться на плаву и избавлялись от некоторых из своих художественных ценностей. Что-то вроде того. Не думаю, что мисс Арбетнот за нее много отдала. Авторство не было подтверждено, и даже если предполагалось, что картина – подлинник, конкретно этот художник был не настолько известен и не так ценился в шестидесятых годах девятнадцатого века, как сейчас. Хотя, конечно, это серьезная ответственность. Вот архидьякон, например, твердо стоит на том, что картину надо перевезти.

– Куда?

– В кафедральный собор, наверное, туда, где получше обстоят дела с охраной. А может, даже в какую-нибудь галерею или в музей. Не удивлюсь, если он советовал отцу Себастьяну вообще продать ее.

– А деньги отдать бедным? – сыронизировал Дэлглиш.

– Да нет, церкви. Он также считает, что нужно предоставить возможность большему количеству людей наслаждаться этим произведением. Почему скромный и труднодоступный теологический колледж должен иметь подобную привилегию, когда у нас и так их полно?

В голосе отца Мартина засквозила нотка обиды. Дэлглиш предпочел промолчать, и его спутник после небольшой паузы, как будто почувствовав, что зашел слишком далеко, продолжил:

– Согласен, аргументы довольно веские. И возможно, нам следует к ним прислушаться, но очень трудно представить себе церковь без этого запрестольного образа. Мисс Арбетнот передала картину в дар, чтобы она висела в этой церкви над алтарем, и, на мой взгляд, мы должны изо всех сил сопротивляться намерениям ее перевезти. Я мог бы охотно расстаться со «Страшным судом», но не с ней.

Когда они шли обратно, в голове Дэлглиша крутились более мирские соображения. Даже без недавнего напоминания сэра Элреда Дэлглиш знал, насколько неопределенно будущее колледжа Святого Ансельма. Что ждало в долгосрочной перспективе заведение, чей дух вступал в противоречие с принятыми церковью взглядами? В нем обучалось лишь двадцать студентов, а сам он находился в отдаленном и недоступном месте. Если его будущее действительно столь расплывчато, то загадочная смерть Рональда Тривза вполне может стать фактором, который перевесит чашу весов. И если колледж закроют, что станет с ван дер Вейденом, что станет с другими ценностями, завещанными мисс Арбетнот, да и с самим зданием? Припомнив старую фотографию, сложно было поверить, что эта женщина не предвидела такого развития событий и не попыталась – пусть с неохотой – к ним подготовиться. Как обычно, все вращалось вокруг мотива: кому это выгодно? Дэлглиш хотел спросить отца Мартина, но решил, что вопрос прозвучит бестактно, а здесь еще и неуместно. Хотя рано или поздно его придется задать.

10

Мисс Арбетнот дала гостевым апартаментам имена четырех теологов римско-католической церкви: Григорий, Августин, Иероним и Амвросий. После столь теологически изощренной метафоры, а также решения обозвать четыре коттеджа для персонала именами апостолов Матфея, Марка, Луки и Иоанна вдохновение, очевидно, иссякло, и студенческие комнаты в северной и южной галереях просто обзавелись номерами – не столь изобретательно, зато удобно.

– Когда ты к нам приезжал, то обычно останавливался в «Иерониме», – сказал отец Мартин. – Припоминаешь? Теперь это единственные апартаменты на двоих. Вторая по счету дверь от церкви. Только, боюсь, ключа у меня нет. Гостевые апартаменты в принципе не закрываются. У нас безопасно. А если нужно будет запереть документы, то можно воспользоваться сейфом. Надеюсь, Адам, тебе понравится. Как видишь, со времени твоего последнего приезда номера освежили.

Так и было. Там, где перед гостиной когда-то уютно теснились странные предметы мебели, напоминавшие остатки от церковной благотворительной распродажи, теперь все было функционально, словно в кабинете студента. Ничего лишнего; на смену индивидуальности пришла непритязательная современная обстановка. Стол с ящиками, он же рабочий стол, поставили перед окном, из которого открывался вид на заросли кустарника, два больших и удобных кресла примостились с обеих сторон от газового камина, а еще нашлось место для журнального столика и книжного шкафа. Слева от камина стоял буфет с верхом из жаропрочного пластика, где расположился поднос с электрическим чайником, чайником для заварки и двумя чашечками с блюдцами.