Попробуй разберись - Марина Серова Страница 19

— Рада тебя слышать!

— Звоню, чтобы пожелать тебе спокойной ночи и приятных сновидений.

— Спасибо. Я как раз намеревалась лечь в постель.

Надеюсь, у него перед глазами возникнет соответствующая картина, и он пожалеет, что не присутствует при этом лично.

— Я завтра с трех часов дня свободен. Встретимся?

Мне показалось или его голос дрогнул?

— Если найдется полчасика…

— В три я буду ждать тебя на том же месте.

— Я постараюсь…

Про себя добавила: меня сможет задержать только землетрясение и падение метеорита на голову.

Ночью мне снились исключительно приятные сны.

Разбудил меня телефонный звонок. Я хотела возмутиться, почему меня беспокоят в такую рань, но взглянула на часы и осеклась: начало десятого утра. Ну я и соня!

— Иванова, — прохрипели в трубку. — Ты, что ли?

— Крюк? — растерялась я. — Что надо?

— То же, что и тебе вчера, — угрюмо отозвался старый вор в законе. — Помощи.

Он замолчал, а я не стала его торопить.

— Племяшку мою хлопнули. Двадцать лет девке было. Хоть и дура была, да моя кровинушка. Вот и сестра моя — ее мать, Надька, в ногах валяется. Иванова, найди мне его…

Я не могла отказать, сослаться на занятость, на переизбыток клиентов и нехватку времени. Не тот случай. Особенно теперь, когда я езжу на возвращенной «девятке» и мелкого воришку использую на посылках.

— Куда мне приехать?

— В Надькину хибару подъезжай. Садовый тупик, дом шестнадцать. О «капусте» и «шестерках» не беспокойся. Сколько скажешь — все будет.

Крюк длинно чахоточно закашлял, в передышках вставляя:

— Побыстрее бы… Должен буду… по гроб…

Я сдержанно отвечала, понимая, соболезнования ни к чему.

— Да. Да. Да.

За окном царила весна, но вчерашней радости в моей душе не возникло. Погибла молодая девчонка, а сволочь, убившая ее, спокойно разгуливает по улицам, наслаждается теплом и солнышком. Когда же это кончится?! Я готова потерять работу, если не станет ни одного убийцы, ни одной жертвы… Эмоциями делу не поможешь, надо работать.

Экипировалась я так же, как в прошлый раз, только вместо сапожек на шпильках надела ботинки на высокой подошве. В них удобнее грязь месить: адрес, который мне дал Крюк, находится на самой окраине нашего города. Ни об асфальте, ни о дворниках там представления не имеют.

Добиралась я почти час. Мои худшие опасения оправдались. Два раза машина буксовала, и добровольцам приходилось подталкивать ее сзади. У дома номер шестнадцать в Садовом тупике меня встречал пренеприятнейший мужичишка с бегающими хитрющими глазками, представившийся Гошей. Я грубовато спросила, та ли он «шестерка», которую мне обещал предоставить в помощники Крюк. Гоша долго визгливо хихикал, но от ответа уклонился. С таким не вызывающим доверия эскортом я предстала перед родной сестрой крупнейшего криминального авторитета Тарасова.

Надежда — полная некрасивая женщина лет тридцати семи — сидела в гостиной, обставленной весьма традиционно: стенка, набор мягкой мебели, журнальный столик, туркменский ковер на стене, хрустальная люстра, телевизор и видеомагнитофон «Сони» в дальнем углу. Держалась сестра Крюка на удивление стойко, чему, возможно, способствовала наполовину опустевшая бутылка водки. Рядом с ней примостилась длинноносая худющая старушенция и тихонько толковала о законе божьем, загробном мире, необходимости простить и покаяться.

— Для начала давайте познакомимся, — вежливо предложила я, располагаясь в одном из кресел. — Меня зовут Татьяна Александровна. По просьбе вашего брата расследованием убийства займусь я.

Надежда посмотрела на меня вяло, а длинноносая бабулька оценивающе и чуть презрительно. За них высказался Гоша:

— Надежда Дмитриевна Крюкова, в замужестве Шершнева, и ее соседка Алевтина Абрамовна. Убитую девочку звали Викой.

— Ее фотография найдется?

Хозяйка дома медленно поднялась и вынула из серванта маленький дешевый альбомчик с яркой обложкой.

— Расскажите мне о вашей дочери.

Надежда вздохнула, перекрестилась, пригладила волосы, изувеченные химической завивкой, взглянула на соседку. Та пока выжидающе помалкивала.

— Да что говорить-то? — неуверенно протянула мать убитой. — Обыкновенная девка была, без выкрутасов или там умностей каких… Техникум закончила, и слава богу. Это Ванька все хотел ее в юридический пристроить, но она тогда взбрыкнулась. Надоело, говорит, учиться, просто пожить не успеваю. И то верно. Зачем бабе много мозгов? Мужик бы правильный попался, с головой… Но характерец ай-яй был. Что не по ней — в крик, и тарелку разбить может, и с кулаками кинуться. Ладно бы только со мной, с мамкой, так ведь и Ваньке истерики закатывала, и даже парням своим. Я ей: дура, тебя ж никто замуж не возьмет. А она: не беспокойся, найду. Так ведь найти не проблема, проблема удержать на коротком поводочке. Недавно вот за ум взялась, работать устроилась, опять же Ванька помог. Место хорошее, зарплата приличная. Магазин обувной на проспекте знаете? Вот туда. Уж как я за нее радовалась, словами не передать.

Я слушала и рассматривала фотографии. Первый класс: светловолосый ангелочек с огромными белыми бантами открыто улыбается всему миру. Школьный выпускной: платиновая блондинка с вишневыми пухлыми губами и семью серебряными кольцами, по три в каждом ухе и одно в носу. Двадцатилетие (два месяца назад): короткие русые волосы, стильный костюм, жесткий уверенный взгляд. Взрослеет девочка, точнее, взрослела. Слетела шелуха, появилось свое собственное мнение, накопился жизненный опыт. По прихоти какого-то мерзавца ее путь оборвался в самом начале… Надежда продолжала рассказывать, ни к кому конкретно не обращаясь, углубившись в воспоминания:

— Я влияния на Вику никакого не имела. Пока маленькая была, еще слушалась, а потом совсем от рук отбилась, что хотела, то и творила. С шестнадцати лет вообще одна стала жить, Ванька ей квартиру подарил, а то чуть техникум не бросила, ездить, видишь ли, далеко. На двадцать он собирался племяшке машину подарить, она же ни в какую. Хватит, говорит. Пора мне самой себя обеспечивать, а то уважать себя не смогу. Так и не взяла, обидела старика. За неделю до смерти приезжала, сидела в том кресле, где вы сидите. Руку мне жала, обещала заботиться, когда на ноги встанет…

Надежда горько расплакалась. Соседка налила ей полную стопку, придвинула ломоть черного хлеба и повернулась ко мне:

— Вы почему вопросы не задаете?

— Алевтина Абрамовна, что вы думаете о Вике?

Старуха грозно нахмурилась, сейчас правду-матку резать будет.

— Распутная безбожница. С младых лет привыкла для себя жить, ни в чем отказа не знала, а законам божьим и жизненным не научена. Избаловала ты ее, Надька. И нечего теперь реветь, раньше думать надо было.