Вприпрыжку за смертью - Марина Серова Страница 19

Именно последнюю форму общественной активности я и выбрала для той маски, которую надела перед визитом к директору фирмы «Страд».

Директор пытался у меня что-то выяснять, но я была непреклонна.

Говорила я минут двадцать без перерыва, демонстрируя непоколебимую уверенность в собственной правоте. Директор окончательно припух и уже не пытался мне возражать. Он сидел, подперев голову руками, и только изредка кивал, посматривая на часы.

Между тем я незаметно перевела разговор в иную плоскость. Сделав несколько осторожных комплиментов лично директору, я завела разговор о том, как тяжело приходится сейчас общественным активистам.

Глава «Страда» несколько оживился. Он приподнял голову и теперь смотрел на меня без того отчаяния, которое было в его глазах еще минуту назад.

Кажется, он начал понимать, к чему я клоню. Уловив паузу в моем словесном извержении, он поинтересовался, не может ли фирма чем-то помочь комитету, который я представляю.

— Конечно, — с готовностью кивнула я. — У нас сейчас формируется совет попечителей на общественных началах, в него входят…

Дальше посыпались названия фирм, особенно активно рекламирующих свои благотворительные акции. Директор с пониманием кивал.

— Нам предоставляют помещение в бывшем комитете общественных реформ, — особо отметила я. — Ну, вы понимаете, там не нужно платить за аренду.

— Везет некоторым, — не без зависти проговорил директор.

— Нам помещение по закону полагается, — с гордостью произнесла я.

И действительно, существовал (существует ли теперь, и если да, то действует ли?) такой закон, согласно которому лица, желающие в свободное от основной работы время содействовать российским реформам, могли реализовать свой порыв в какой-нибудь комнате при каком-нибудь ведомственном учреждении. Разумеется, только в том случае, если понимание этими людьми загадочного слова с размытым значением — реформа — совпадало с правительственной установкой на данный момент исторического развития.

— Знаете, столько трудностей приходится преодолевать, — жаловалась я. — Помогают нам кто чем может. Кто бумаги пачку даст, кто занавесочки. Я сама из дома скатерку принесла.

— Мы тоже можем внести свою скромную лепту, — предложил директор. — Как у вас с канцпринадлежностями? Могу скрепок подкинуть.

— Очень хорошо, — сердечно похвалила я его инициативу. — Это было бы просто замечательно. И скрепок, и папок, желательно со скоросшивателями.

Рука директора «Страда» уже тянулась к звонку, но я остановила его.

— Сама я сейчас все это не понесу, — пояснила я, — мне еще предстоит визит в особняк на Никитина, где разместили склад стройматериалов. Представляете, какое безобразие? Здание восемнадцатого века! Вы тут как-никак пытаетесь соблюдать нормативы, хотя есть кой-какие вольности, а те что хотят, то и творят!

— Кошмар! — сочувственно отозвался директор. — Так как же мы решим?

Поднажми я еще немного, и он бы отвалил мне сотни две, лишь бы я убралась.

Но деньги меня, разумеется, не интересовали. Я поджала губы, как бы раздумывая, а потом вдруг оживилась и внесла свое предложение:

— За папками я вам курьера пришлю. Знаете, такая бойкая старушка! Несмотря на возраст и невзгоды, преисполнена демократических идеалов, не то что эти, которые на митингах красными флагами размахивают.

— Ну вот и славно, — с облегчением вздохнул директор. — Можете смело включать нас в список ваших попечителей. Приятно было с вами…

— У меня к вам просьба немного другого рода, — сказала я, пожимая протянутую руку. — К нам скоро приедет японская делегация — читать лекции по парламентаризму. Может быть, вы слышали об этой инициативе губернатора. Нет? Ну, значит, еще услышите. Так вот, наш комитет внесен в список посещения заграничных гостей.

— Рад за вас…

— Спасибо. Мы хотели, чтобы в нашем помещении было бы что-нибудь родное для японцев. Может быть, обменяемся с ними подарками, — с максимумом обаяния произнесла я. — У вас тут журавлик милый такой стоит в соседней комнате. Дали бы нам напрокат?

— Да возьмите так! — обрадовался директор. — Ради бога!

Глава «Страда» попросил меня немного обождать и вышел за дверь.

Сквозь щель я видела, как он о чем-то говорит с молодым человеком, который сидит под стеллажиком со статуэткой журавля.

Тот заинтересованно слушает начальника, кивает головой, директор отсчитывает ему две пятидесятирублевых купюры и забирает журавля.

Когда директор возвращался в кабинет, я успела заметить, как молодой человек радостно потрясает купюрами, демонстрируя их своим коллегам, и активно крутит пальцем у виска, тыча другой рукой в спину босса.

— Держите! — торжественно протянул мне птицу владелец кабинета.

— Большое спасибо, — в тон ему произнесла я и пожала протянутую руку. — Я пришлю с нашим курьером проспекты нашего комитета. Может быть, вы найдете время с ними ознакомиться, и мы…

— Непременно, — с жаром пообещал мне директор, под руку выпроваживая из кабинета.

Из-за неплотно прикрытой двери я услышала облегченный вздох и скрип кресла.

* * *

Выйдя на улицу, я первым делом удостоверилась в том, что бумаги находятся внутри статуэтки. Убедившись, что никому не пришло в голову поинтересоваться содержимым журавлика, я снова отправилась в ту же парикмахерскую и потребовала от донельзя удивленного мастера, чтобы он придал мне мой нормальный вид.

Ровно в полдень я стучалась в кабинет Руднева. Питерский бизнесмен меня ждал, не скрывая своего нетерпения. Только лишь я переступила порог, он подскочил ко мне и, схватив за локоть, выдохнул:

— Принесли?

Я выудила из сумочки журавлика и протянула статуэтку Рудневу.

Он бесцеремонно вторгся внутрь птицы и, отшвырнув в кресло статуэтку, принялся внимательно просматривать бумаги.

— Замечательно, — похвалил он меня. — Вы сработали очень оперативно.

— Как договаривались.

— Ценю, ценю, — пробормотал он, направляясь к своему столу.

Аккуратно сложив бумаги в папку, он засунул ее в сейф. Потом полез в стол, хитро мне подмигнув. Я полагала, что Руднев намеревается со мной расплатиться, как мы с ним уславливались.

Но вместо денег Руднев вынул из ящика письменного стола небольшой револьвер и наставил его на меня. Житель северной столицы печально поджал губы и, словно извиняясь, проговорил:

— Жаль, что приходится так с вами поступать, Евгения Максимовна! Но осторожность прежде всего. Поймите меня правильно, я не могу оставить вас в живых. Ведь вы держали в руках эти бумаги.

— Но я их не читала!

— Это не имеет значения, — покачал головой Руднев. — Могли прочитать, ведь правда? Я не позволю себе поверить вам на слово.