Турецкий гамбит - Борис Акунин Страница 19

— Любой общественный институт, в том числе имногоженство, следует воспринимать в историческом контексте, —профессорским тоном начал д'Эвре, но Зуров скорчил такую физиономию, чтофранцуз образумился и заговорил по-человечески. — На самом деле в условияхВостока гарем для женщины — единственно возможный способ выжить. Судите сами:мусульмане с самого начала были народом воинов и пророков. Мужчины жили войной,гибли, и огромное количество женщин оставались вдовами или же вовсе не моглинайти себе мужа. Кто бы стал кормить их и их детей? У Магомета было пятнадцатьжен, но вовсе не из-за его непомерного сластолюбия, а из человечности. Он брална себя заботу о вдовах погибших соратников, и в западном смысле эти женщиныдаже не могли называться его женами. Ведь что такое гарем, господа? Выпредставляете себе журчание фонтана, полуголых одалисок, лениво поедающихрахат-лукум, звон монист, пряный аромат духов, и все окутано этакойразвратно-пресыщенной дымкой.

— А посредине властелин всего этого курятника, вхалате, с кальяном и блаженной улыбкой на красных устах, — мечтательновставил гусар.

— Должен вас огорчить, мсье ротмистр. Гарем — это кромежен всякие бедные родственницы, куча детей, в том числе и чужих, многочисленныеслужанки, доживающие свой век старые рабыни и еще бог знает кто. Всю эту ордудолжен кормить и содержать кормилец, мужчина. Чем он богаче и могущественней,тем больше у него иждивенцев, тем тяжелей возложенный на него грузответственности. Система гарема не только гуманна, но и единственно возможна вусловиях Востока — иначе многие женщины просто умерли бы от голода.

— Вы прямо описываете какой-то фаланстер, а турецкиймуж у вас получается вроде Шарля Фурье, — не выдержала Варя. — Нелучше ли дать женщине возможность самой зарабатывать на жизнь, чем держать еена положении рабыни?

— Восточное общество медлительно и не склонно кпеременам, мадемуазель Барбара, — почтительно ответил француз, так милопроизнеся ее имя, что сердиться на него стало совершенно невозможно. — Внем очень мало рабочих мест, за каждое приходится сражаться, и женщинеконкуренции с мужчинами не выдержать. К тому же жена вовсе не рабыня. Если мужей не по нраву, она всегда может вернуть себе свободу. Для этого достаточно создатьсвоему благоверному такую невыносимую жизнь, чтобы он в сердцах воскликнул присвидетелях: «Ты мне больше не жена!» Согласитесь, что довести мужа до такогосостояния совсем нетрудно. После этого можно забирать свои вещи и уходить.Развод на Востоке прост, не то что на Западе. К тому же получается, что мужодинок, а женщины представляют собой целый коллектив. Стоит ли удивляться, чтоистинная власть принадлежит гарему, а вовсе не его владельцу? Главные лица вОсманской империи не султан и великий везир, а мать и любимая жена падишаха. Нуи, разумеется, кизляр-агази — главный евнух гарема.

— А сколько все-таки султану дозволено иметьжен? — спросил Перепелкин и виновато покосился на Соболева. — Ятолько так, для познавательности спрашиваю.

— Как и любому правоверному, четыре. Однако кромеполноправных жен у падишаха есть еще икбал — нечто вроде фавориток — и совсемюные гедикли, «девы, приятные глазу», претендентки на роль икбал.

— Ну, так-то лучше, — удовлетворенно кивнул Лукани подкрутил ус, когда Варя смерила его презрительным взглядом.

Соболев (тоже хорош) плотоядно спросил:

— Но ведь кроме жен и наложниц есть еще рабыни?

— Все женщины султана — рабыни, но лишь до тех пор,пока не родился ребенок. Тогда мать сразу получает титул принцессы и начинает пользоватьсявсеми подобающими привилегиями. Например, всесильная султанша Бесма, матьпокойного Абдул-Азиса, в свое время была простой банщицей, но так успешномылила Мехмеда II, что он сначала взял ее в наложницы, а потом сделал любимойженой. У женщин в Турции возможности для карьеры поистине неограниченны.

— Однако, должно быть, чертовски утомительно, когда утебя на шее висит такой обоз, — задумчиво произнес один изжурналистов. — Пожалуй, это уж чересчур.

— Некоторые султаны тоже приходили к такому заключению, —улыбнулся д'Эвре. — Ибрагиму I, например, ужасно надоели все его жены.Ивану Грозному или Генриху VIII в такой ситуации было проще — старую жену наплаху или в монастырь, и можно брать новую. Но как быть, если у тебя целыйгарем?

— Да, в самом деле, — заинтересовались слушатели.

— Турки, господа, перед трудностями не пасуют. Падишахвелел запихать всех женщин в мешки и утопить в Босфоре. Наутро его величествооказался холостяком и мог обзавестись новым гаремом.

Мужчины захохотали, а Варя воскликнула:

— Стыдитесь, господа, ведь это ужас что такое!

— Но вот уже без малого сто лет, мадемуазель Варя, какнравы при султанском дворе смягчились, — утешил ее д'Эвре. — И всеблагодаря одной незаурядной женщине, кстати моей соотечественнице.

— Расскажите, — попросила Варя.

— Дело было так. По Средиземному морю плыл французскийкорабль, а среди пассажиров была семнадцатилетняя девушка необычайной красоты.Звали ее Эме Дюбюк де Ривери, и родилась она на волшебном острове Мартиника,подарившем миру немало легендарных красавиц, среди которых были мадам деМентенон и Жозефина Богарне. С последней, которую тогда еще звали простоЖозефиной де Ташери, наша юная Эме была хорошо знакома и даже дружна. Историяумалчивает, зачем прелестной креолке понадобилось пускаться в плавание покишащим пиратами морям. Известно лишь, что у берегов Сардинии судно захватиликорсары, и француженка попала в Алжир, на невольничий рынок, где ее купил самалжирский дей — тот самый, у кого по утверждению monsieur Popristchine [10] под носом шишка. Дей был стар, и женская красота его уже неинтересовала, зато его очень интересовали хорошие отношения с БлистательнойПортой, и бедняжка Эме поплыла в Стамбул, в качестве живого подарка султануАбдул-Гамиду I, прадеду нынешнего Абдул-Гамида II. Падишах отнесся к пленницебережно, как к бесценному сокровищу: ни к чему не принуждал и даже не заставилобратиться в магометанство. Мудрый владыка проявил терпение, и за это Эмевознаградила его любовью. В Турции ее знают под именем Нашедил-султан. Онародила принца Мехмеда, который впоследствии стал монархом и вошел в историю каквеликий реформатор. Мать научила его французскому языку, пристрастила кфранцузской литературе и к французскому вольнодумству. С тех пор Турцияповернулась лицом к Западу.

— Вы просто сказочник, д'Эвре, — сварливо произнесМаклафлин. — Должно быть, как всегда, приврали и приукрасили.