Последний свидетель - Саймон Толкиен Страница 19

Питер был в доме той ночью. С Гретой. Вместе с ней поехал отвезти Грейс Марш в гавань. Грета не нравилась леди Энн. Она утвердилась в своем мнении об этой женщине задолго до того, как Томас застиг ее за примеркой маминых платьев. Она замечала, как внимательно наблюдает Грета за каждым из домашних, как старается втереться в доверие. Но Энн это мало беспокоило, ведь пока что Грета не сделала ничего плохого, к тому же помощник она для Питера просто незаменимый.

От внимания Энн не укрылся также и тот факт, что девушка изменила акцент. Мало того, она украдкой следила за хозяйкой дома, старалась подражать ее манерам. Просто из кожи лезла вон, чтоб стать «ею».

— Она не одна из нас, — как-то опрометчиво заметила Леди Энн мужу. И тут же спохватилась, сочтя эту фразу проявлением снобизма. Умение прощать было частью нравственного кодекса, которого старалась придерживаться леди Энн всю свою жизнь. А потому она заставила себя принять объяснения Питера на тему того, зачем это Грете понадобилось примерять ее платья. У нее были деньги, у Греты — нет, и, если б она вела себя с ней достаточно приветливо, Грета наверняка бы попросила разрешения поносить какое-то из ее платьев.

Томас, разумеется, смотрел на ситуацию совсем иначе. Его просто смешили все эти ухищрения Греты, старающейся сблизиться с ним. Все эти книжки, которые она прочитала о Суффолке. Леди Энн удивлялась: как только она находит время еще и на это. И еще ей казалось, что в спальне происходила не только примерка платьев, но расспрашивать сына о подробностях она не решалась. Он и без того изрядно намучился, прежде чем решился рассказать о платьях.

— Давай не будем говорить ни о Грете, ни о твоем отце, Том. Я знаю, тебе нелегко, особенно после того, что произошло с Бартоном, но не стоит усугублять ситуацию. Ты не единственный, кто горюет о Бартоне. Джейн очень его любила, и я тоже. Нам обоим нужно сменить обстановку. Лондон — самое подходящее для этого место.

В голосе матери звучала почти мольба, и Томас просто не мог противиться дольше. Он любил свою мамочку и не выносил, когда она тревожилась или огорчалась. Стоит ей разволноваться, как начнется чудовищный приступ мигрени. Она так страдала от этих приступов. Мама могла пролежать в постели весь день напролет, прикрыв лицо кусочком фланели и тихонько постанывая от боли. То было самым мрачным воспоминанием из детства Томаса. После приступа ее мучила страшная слабость, она сидела в качалке у двери в кухню и пила мятный чай, который заваривала ей в отдельном чайнике тетя Джейн.

— Да, мамочка. Я вел себя просто глупо. Я очень хочу поехать с тобой. Иду собирать вещи.

— Джейн перестирала все твои рубашки. Они в прачечной. И еще не мешало бы захватить блейзер для театра.

— Так мы пойдем в театр? На какую пьесу?

— «Макбет». В театре «Глобус». Я заказала билеты на четверг. Мы идем вдвоем.

— «Макбет»! Ах, мамочка, вот это здорово! Я люблю тебя! Мне просто ужас до чего хотелось посмотреть этот спектакль. — И Томас, перепрыгивая через две ступеньки, помчался наверх собирать вещи.

Леди Энн улыбнулась. Все же странный у нее мальчик. Впервые за две недели она услышала в его голосе радостные нотки. И чем же была вызвана такая бурная радость? Да тем, что он увидит сказку о духах, кровавом убийстве, предательстве и измене.

Ехали они в «Астон Мартине» с поднятым верхом. Очень красивый автомобиль, родители подарили его леди Энн на восемнадцатилетие. Во Флайте у них был свой гараж, специально нанятый механик присматривал там за «Роллс-Ройсом» отца леди Энн, а также ярко-красной спортивной машиной, которую отец подарил Энн в двадцать один год. Вождение вновь заставило ее почувствовать себя молодой. Мир пролетал мимо, бесконечные поля со стогами, в запахе самого воздуха, казалось, было разлито ожидание радости и перемен. «Какая же я дура, — подумала леди Энн, — что на протяжении столь долгого времени просидела, замкнувшись в четырех стенах вместе с Томасом».

Томас тоже воспрял духом. Ему нравилось смотреть, как мама ведет машину. Изящные руки лежат на руле, маленьком, словно у гоночного автомобиля, сама сидит, слегка откинувшись на светло-коричневое кожаное сиденье, ветер играет каштановыми прядями. На леди Энн было белое летнее платье с низким вырезом, и Томас видел, как сверкает на солнце ее любимый золотой медальон в форме сердечка. Отец подарил ей этот медальон на свадьбу, внутри находился маленький снимок, где они были вдвоем.

На пальце леди Энн носила кольцо с сапфиром, квадратным темно-синим камнем. Этот камень привез из Индии прадед Томаса, как раз перед Первой мировой войной. В семье из поколения в поколение передавались слухи, что старый сэр Стивен Сэквилль украл сапфир у истинного его владельца и будто бы за это тот проклял его и все его потомство. Впрочем, никто, похоже, не верил в эту легенду. Камень необыкновенной чистоты обладал поистине волшебным, притягательным блеском. А сам сэр Стивен на портрете, висящем в гостиной дома «Четырех ветров», выглядел эдаким славным добродушным старичком, и еще лицо его было отмечено печалью по поводу ранней кончины дочери, матери леди Энн. Бедняжка погибла, катаясь на лошади. Ей было сорок, когда она умерла, ровно столько же, сколько теперь было маме Томаса. Заходя в спальню леди Энн, Томас часто видел ее сидящей за туалетным столиком и грустно взирающей на портрет матери над камином.

— Надела это кольцо специально для тебя, — сказала леди Энн, заметив, что сын не сводит глаз с сапфира. — Знаю, это твое любимое.

— А на портрете бабушка тоже с ним? — спросил Томас, обожавший разные семейные истории. — Только вчера смотрел.

— Да, она носила его не снимая. Отец подарил, когда ей исполнился двадцать один год. Ну а историю происхождения камня я тебе рассказывала. О том, что дед привез его из Индии. Кстати, есть и письмо, где он пишет о нем. Надо будет найти. Сапфир просто изумительной красоты. И, надевая это кольцо, я чувствую себя ближе к ней. Глупо, я знаю.

— Ничего не глупо!

— Ты прав. Нет, конечно. — И леди Энн улыбнулась сыну. — Знаешь, я часто думаю, какой она была, Том, — продолжила после паузы леди Энн. — Отец часто называл ее чертом в юбке. Вечно попадала в разные истории, влезала в громадные долги, а расплачиваться приходилось старому сэру Стивену. Но все прощали ее за то, что она была такой красивой и жизнерадостной. А потом вдруг как гром среди ясного неба. Лошадь сбросила ее, и она умерла.

— А сколько тебе тогда было, мама?

— Когда это случилось? Пять. Только что исполнилось пять.

— Это ужасно, просто ужасно… — пробормотал Томас. И пожалел, что затронул эту тему, заговорил о бабушке.

— Честно сказать, не знаю, — заметила леди Энн. — Нет, конечно, для меня это было серьезнейшей травмой. Именно поэтому, наверное, я почти ничего не помню. За исключением одного. Это видение просто преследует меня, хоть и не имеет, казалось бы, прямого отношения к ее гибели. Хотя порой мне кажется, все-таки имеет. Я видела, как отец сидит на ступеньках перед домом. Не знаю, плакал он тогда или нет. Зато точно знаю одно: прежде он всегда сидел только на стульях и креслах, а вот теперь на ступеньках.