Год гиен - Брэд Гигли Страница 19

К несчастью, годы разливов Нила подмыли храм, и он рухнул.

Правившие позже фараоны — особенно, Рамзес II — использовали эти громадные руины, как каменоломню. Остатки комплекса строений поросли травой и побегами пальм, верещание скворцов и зеленых кузнечиков было единственным здешним молитвенным песнопением. Но даже в этом полуразрушенном здании жрецы несли тарелки с луком и ковриги хлеба духам статуй, когда Семеркет проходил мимо. Он взглянул на них, а те невозмутимо посмотрели на него.

Чиновник пошел дальше, решительно глядя в сторону Небесных Врат.

Вскоре дорога раздвоилась. По той, что вела прямо на юг, как было известно Семеркету, можно было попасть в храм Диамет. Шумный и многолюдный, он был сосредоточием всей торговли и богатств этой области, будучи южной резиденцией нынешнего фараона, Рамзеса III. Правая, северная тропа вела в горы, а потом — в суровую красную пустыню, где обитал бог Сет.

Семеркет заколебался. Канцелярии западного градоправителя тоже находились в храме Диамет. Он знал, что должен сделать жест вежливости, представившись Паверо, поскольку тот был полновластным господином Западных Фив.

Явившись сюда, Семеркет формально вторгся в земли, подлежащие ведению этого градоправителя. Однако некая сила все же пригнала чиновника сюда, в суровую тишину утесов и пустыни. Именно здесь Хетефра заботилась о своих маленьких святилищах и храмах. Он в любом случае должен туда пойти, хотя бы только для того, чтобы понять, где жила жрица, что видела и слышала в свои земные дни, для того даже, чтобы вдохнуть воздух, которым она дышала.

Семеркет принял решение. Паверо может подождать.

Он повернул на север, по дороге, что вела к Небесным Вратам.

Крестьяне все еще собирали на полях последний урожай пшеницы. Никто не окликнул Семеркета. Все спешили закончить свои труды, потому что скоро разлив Нила затопит округу. В полях горели несколько костров, на которых сжигали мякину, от них поднимался черный густой дым. Запах застал путешественника врасплох, напомнив о Найе. Он вспомнил, как их дом, построенный на краю таких же полей, наполняли те же земляные запахи, как они с женой часто присоединялись к крестьянам на празднике урожая…

Семеркет остановился. Внезапно его захлестнула огромная горечь, и он снова почувствовал, как его ка, дрожа, готова уйти в ничто. Имя Найи прозвучало в его голове, как вопль. Он не знал, выкрикнул ли он это имя вслух или промолчал. Но показалось, что оно прозвенело на всю округу.

Должно быть, в него вселился кто-то. Демон или злой дух, решил он. Сколько времени пройдет, прежде чем он забудет ее и снова станет самим собой? Сколько времени пройдет, прежде чем ослабнет разрушительное чувство потери? В тот миг больше всего на свете Семеркет хотел сделать большой глоток утешительного вина.

Решительно отбросив за спину серый шерстяной плащ, твердо переставляя ноги одну перед другой, он продолжал путь. Мощеная дорога перешла в земляную, а потом сузилась, превратившись в маленькую тропу, окаймленную хохолками трав — но ней едва мог пройти один человек.

Минуты шли, и вопль «Найя!» в голове Семеркета утих до шепота.

Земли, на которых шла жатва, кончились. Он мог бы поставить одну ногу на черную землю, нанесенный наибольшим разливом Нила в прошлое половодье, а другую — на красные пески, где начиналась пустыня. Здесь был колодец, и Семеркет жадно выпил холодной воды, не зная, когда снова сможет напиться.

Солнце теперь стояло над головой, утренняя прохлада исчезла. Тропа пошла вверх, круто поднимаясь между утесами из рубленого красного песчаника. Впереди показалась башня меджаев. Семеркет полагал, что эти нубийские стражи обязательно его остановят, чтобы выяснить, кто он такой и рассмотреть его право находиться здесь. Нубийцы-меджаи свирепо охраняли Великое Место ото всех, кто не имел права туда входить. По крайней мере, так считал Семеркет.

Но когда он приблизился, никто его не окликнул, требуя остановиться. Подойдя еще ближе, Семеркет услышал слабые, но отчетливые звуки храпа, раздающиеся высоко наверху. Чиновник неодобрительно покачал головой. Богатства целых поколений египтян были похоронены в могилах совсем рядом, и никто их не охранял.

— Меджаи! — крикнул Семеркет, запрокинув голову и глядя на башню.

Ответа не последовало. Храп продолжался.

— Десятник! — громче позвал он, подобрав камень и швырнув в башенное окно.

Камень ударился обо что-то мягкое, и храп резко прервался. Семеркет терпеливо ждал появления стражей, но вскоре до него снова донеслись звуки, говорящие о том, что кто-то спит беспокойным сном.

Пожав плечами, Семеркет отвернулся и снова двинулся в горные теснины.

Такая безалаберность была печальным примером того, как плохо Паверо управлял своим краем. Презрение Семеркета к западному градоправителю невольно стало еще острей.

Теперь Семеркет далеко углубился в Великое Место. Утесы из красного песчаника постепенно уступили место тускло-белому выветрившемуся известняку. Тишина была такой всеобъемлющей, что, казалось, звучала сама, издавая странный первобытный рев. Странник обнаружил, что если постоять очень тихо, и в самом деле можно услышать стук своего сердца.

Где-то под этими египетскими камнями находился самый важный посев: мумии мертвых фараонов. Могилы на самом деле были кузницами, в которых зажигались искры вечной жизни правителей. Чародейские надписи, испещрявшие стены, обеспечивали их возвращение к жизни, к вечному труду на благо страны. Взамен люди вечно поклонялись им и помогали жить их именам.

Семеркет заметил что-то краешком глаза и отвлекся от этих мыслей. Что там такое? Он снова пристально вгляделся в горизонт и увидел остатки маленького лагеря на дне долины. Он немедленно зашагал по горному проходу, ведущему в ту сторону.

Узкая дорога делала изгибы туда-сюда, то приближаясь, то отдаляясь от торчащих выступов скал, и Семеркет следовал изгибам этого серпантина вокруг утеса, но внезапно путь ему преградила куча камней из известняка.

Ои не заметил ее раньше, поскольку груда находилась в тени, к тому же — в расщелине горы. Чиновник огляделся по сторонам в поисках отряда работников, потому что обломки известняка были верным признаком того, что здесь потрудились строители гробниц.

Но ушей его не коснулись ни рабочие напевы, ни разговоры вполголоса. Даже ветер не дул. Высоко в небе кружил ястреб, единственное живое существо в поле зрения. На вершинах холмов, окружавших долину, Семеркет заметил башни меджаев, точно такие же, как та, мимо которой он недавно прошел. Одной из причин, по которым цари выбрали это заброшенное место для своего упокоения, — это потому, что за ним так легко наблюдать и так легко его защищать.

Но Семеркет, спрятавшись за скалами, в отбрасываемой ими длинной тени, понял — груда известняковых обломков почему-то не попалась меджаям на глаза. И все равно далекие посты казались покинутыми, как и раньше, никто не окликнул незнакомца, не потребовал от него объяснений.