Человек на поводке - Чарльз Вильямс Страница 19

— Если первое предположение верно, то должно бытьверным и второе, — сказал он Майо. — И я, и Рихтер — мы оба упустиличто-то важное.

— Совсем не обязательно, — откликнулась Майо. Наней были домашний халат и шлепанцы, однако она успела привести в порядок волосыи подкрасить губы. Майо сидела в глубоком кресле в гостиной, заложив ногу заногу, и маленькими глоточками пила кофе. — Твоя ошибка в том, что тыисходишь из предположений, а не из достоверных фактов. С чего ты взял, что этоне выкуп? А может, похитили его любовницу?

— Четверть миллиона долларов за какую-то бабу?

— А почему бы и нет? Твой отец из-за своейнеразборчивости в связях тысячи раз подставлял себя под удар и в одинпрекрасный день оказался уязвимым. Он пришел за деньгами один, потому что онивынудили его это сделать. Им-то в банке нечего было делать.

— Нет, — покачал головой Ромстед. — Тыопускаешь самое главное. Зачем им заставлять его продавать акции? Тыкогда-нибудь слышала, чтобы похитители опускались до обсуждения деталей? Выкуптребуют по телефону или в письме: «Нам нет дела до того, как ты будешь доставатьденьги, парень, достань их, и дело с концом».

— Но откуда ты знаешь, что эти люди там были? Это опятьсплошные догадки.

— Я уверен, что они приезжали к нему домой. Он был неодин, когда разговаривал с Винегаардом, — вот почему он так странно себявел во время беседы. В доме два телефона — один в спальне, а другой,параллельный, — на стене в кухне. Кто-то из этих убеждений находился увторого аппарата, пока остальные держали его на мушке.

Видишь ли, в случае шантажа или киднеппинга преступникивсегда требуют определенную сумму. Жертве необходимо собрать ее за ограниченныйсрок, но как он будет это делать, никому не интересно. Если бы отцашантажировали, то он продал бы акции выборочно или хотя бы позвонил Винегаарду,чтобы посоветоваться. Но он и не пытался собрать какую-либо сумму, он продалвесь список акций целиком, потому что к его виску был приставлен пистолет. Изная, что Винегаард начнет протестовать, заткнул его, пока тот не ляпнул обакциях из другого списка.

Майо задумчиво кивнула:

— Да, это похоже на правду.

— В этом я не сомневаюсь. Одного только не пойму — каким удалось отнять у отца деньги? Это совершенно невозможно, однако они этосделали.

— Пожалуй. Ну и что ты теперь собираешься делать?

Ромстед задумался. Он пока нащупал два очень слабых следа,приведут ли они его куда-нибудь — это еще вопрос, но побегать придется, это ужточно. Одним таким следом была Джери Боннер, а другим — «мерседес». Посколькучеловек не может двигаться сразу в двух направлениях, Ромстед решил, что для пользыдела лучше всего не мешкая обратиться за помощью. Нужно, чтобы кто-то занималсяпоисками концов здесь, в Сан-Франциско, пока он сам продолжит расследование вНеваде. Брубейкер не обратил внимания на одну деталь, а может, просто счел еемаловажной, — но Ромстед был почти уверен, что сможет найти то место, кудаездил отец. Пятьдесят четыре мили в оба конца. Задача не казалась емуневыполнимой. Но откладывать это не стоило. Итак, самолетом до Рино, а тамможно взять напрокат машину. Он посвятил Майо в свои планы.

— Когда ты вернешься? — спросила она.

— Возможно, завтра вечером.

— Может, мне поехать с тобой?

— Нет.

— Но почему?

— Потому что в пустыне жарче, чем в аду на сковородке.Тебе будет скучно, и ты задохнешься от пыли…

— Не пудри мне мозги, Ромстед. Ты не хочешь брать меня,потому что считаешь, что предприятие может оказаться опасным, да?

— Опасным? Ну конечно же нет!

— Ты хочешь найти это место, но не имеешь ни малейшегопредставления, что там находится. Но если ты вдруг случайно наткнешься на убийцсвоего отца, то они непременно пригласят тебя выпить…

— Я не собираюсь кричать на всех углах, кто я такой.

— Вот это правильно. И тогда они примут тебя заанглийскую леди. Или ты можешь выдать себя за бродячего менестреля. Это всетвое проклятое ЦРУ… Короче, мне это осточертело, я одеваюсь и возвращаюсь ксебе домой. — Майо резко встала и решительно направилась к дверям, однакомгновение спустя снова появилась в дверном проеме. Ее лицо выражалоодновременно раскаяние и беспокойство. — Ты будешь осторожен, хорошо?