Возвращение Одиссея. Будни тайной войны - Александр Надеждин Страница 19

– Меняется, – с легкой улыбкой кивнул в знак подтверждения Алоиз Алоизович и перевел взгляд на последнего из стоящей троицы. – Что еще? – Не дождавшись от опустившего вниз глаза Минаева никакой реакции на свой вопрос, он сам же на него и ответил: – Сокращение лицевой мускулатуры. Изменение статической проводимости кожи. Изменение характера биотоков мозга.

– А я слышал... – снова подал голос Иванов, – что есть такие полиграфы... или их еще только хотят создать, не помню точно... которые на запах реагируют. Ну... имеется в виду, что запах человеческого тела, вернее, его изменения являются в то же время показателем эмоционального напряжения человека.

– Вот это точно, – подтвердил Ахаян. – Некоторые запахи являются весьма ярким и, я бы даже сказал, в некоторых случаях очень пахучим показателем эмоционального напряжения человека.

– Да, – добавил Аничкин. – Правда, чтобы их различить, обычно никаких особых датчиков не требуется.

– Я не это имел в виду, – немного обиженно проворчал Олег.

– Мы поняли, – утешил его стоящий рядом Соколовский и посмотрел на хозяина кабинета. – А вот интересно, когда его вообще изобрели? Полиграф этот. Давно?

– Формально датой рождения современного полиграфа, в его нынешнем общем виде... всем известном и... основной базовой комплектации... считается тысяча девятьсот двадцать первый год. Так что... не за такими уж горами столетний юбилей, – ответил хозяин, на что услышал от автора вопроса легкий удивленный свист.

За свистом последовал новый вопрос:

– А кто изобрел, американцы?

– Американцы, – кивнула лысеющая голова в обрамлении белесого венчика редких, слегка взъерошенных волос. – Некто Джон Беркли из калифорнийского полицейского отдела. Хотя на самом деле еще за шесть лет до этого другой его соотечественник... Уильям Марстон... кстати, разработчик того самого нейтрально-целевого опросного метода, о котором мы с вами говорили чуть ранее, уже использовал на практике некий прототип прибора, который он, правда, применял только лишь для измерения одной функции – изменения кровяного давления подозреваемых. А у истоков самой идеи полиграфа как такового... его, так сказать, ноу-хау... стояли небезызвестный вам всем синьор Чезаре Ломброзо, автор знаменитой теории о... – Алоиз Алоизович замолчал и вопросительно посмотрел на жадно впитывающего каждое его слово Иванова.

– Э-э... о том, что... преступные наклонности... напрямую связаны с внешностью человека.

– Верно, хотя более корректно будет сказать, не с внешностью, а с физическими характеристиками. Итак... Ломброзо, который еще в тысяча восемьсот девяноста пятом году стал показывать подозреваемым картинки с места преступления, одновременно держа их за запястье, а также... не менее знаменитый Даниель Дефо, автор... – неутомимый лектор снова обратил свой взор на того же испытуемого.

– ... «Робинзона Крузо», – с немного обиженными интонациями в голосе тут же отрапортовал Олег.

– ... «Молль Флендерс», – без всяких интонаций добавил самый старший из его сидящих начальников, слегка побалтывая правой ногой, небрежно закинутой на противоположное колено.

– ... и других гораздо менее значительных произведений, – закончил перечисление инициатор этой стихийно возникшей игры в угадайку и продолжил свое несколько раз им же самим прерываемое разъяснение: – Который еще за полтора века до Ломброзо выдвинул предположение в одном из своих эссе, что измерение пульса могло бы стать практическим способом выявления и разоблачения преступников. Хотя... по большому счету, полиграфу на самом деле не меньше лет, чем... той же болезни Альцгеймера. Например, в Древней Индии, еще бог знает когда, до нашествия ариев, существовал специальный способ допроса лиц, подозреваемых в каких-либо грехах или проступках. Так вот, этим товарищам также, примерно по аналогичной методике, задавали серию последовательных вопросов. Причем испытуемый при ответе на очередной вопрос должен был одновременно ударять в специальный серебряный гонг. И вот когда наступала очередь вопроса неудобного, с честным и искренним ответом на который у этого испытуемого вдруг, по тем или иным причинам, возникли какие-то проблемы, тут же неминуемо начинали происходить и сбои с ударом в гонг. Получалось все как-то невпопад.

– Это точно так же у индусов еще один способ был проверки, – встрепенулся Аничкин и подался на своем стуле чуть вперед. – Мне в Амритсаре сикхи рассказывали. Допустим, что-то там у них случилось, в деревне какой-нибудь. Скажем, воровство. Заводят они, значит, всех подозреваемых в храм, в темную комнату. А там уже осел стоит, и хвост у него вымазан в какой-то специальной краске. А священник... храма этого... говорит, что все подозреваемые, по очереди, должны дернуть этого осла за хвост. Мол, тогда, когда до хвоста дотронется вор, осел сразу заговорит человеческим голосом и назовет имя вора. И все. Потом выводили всех на божий свет, и у кого ручки чистые – пожалте, как говорится... на кукан.

– Это, Николаша, уже не из той оперы, – элегантным движением перекинул левую ногу на правую его сосед слева.

– Почему? – вскинул вверх брови Николаша.

– Потому, – встретил его взгляд Ахаян. – Потому что здесь речь не идет о... контроле... каких-то физиологических реакций. Мужичков, по их серости да необразованности, просто-напросто брали на самый элементарный понт. А вот послушай, как арабы делали. Между прочим, до сих пор еще бедуины на Синае практикуют.

– Как?

– А вот так. Самым незатейливым образом. Выводят всех подозреваемых в круг и спрашивают: «Ты сделал то-то?» – и после ответа дают лизнуть раскаленный железный брус. Ну и у того, у кого с языка моментально слезала кожа, тут же забивали камнями. А почему?

– Слюна? – предположил Аничкин.

– Верно. Только слюна у того, кто чист. А у виновного, наоборот, во рту сухо, как в пустыне, и язык как рашпиль. Вот. Это уже физиология. А не просто обыкновенная природная тупость. Я правильно говорю, Алоиз Алоизович?

– Правильно. В Древнем Китае подозреваемым точно так же, при допросе, давали сухую рисовую муку, и кто не мог ее прожевать, в конце концов признавался виновным.

Во время последней фразы за спиной ее автора на приборном щитке вдруг загорелась зеленым цветом одна из лампочек и раздался тонкий, довольно противный зуммер. Хозяин кабинета резво повернулся на своем троне на сто восемьдесят градусов и тут же последовательно нажал несколько кнопок и тумблеров. Противное дребезжание тут же смолкло, а в верхней части крышки стола засветились, один голубоватым, другой едко-зеленым, а третий желто-оранжевым цветом, три одинаковых, встроенных и расположенных в один ряд монитора, диагональю примерно сантиметров двадцать пять, не больше, своим мерцанием, бегающими кардиограммами и прочими электрическими импульсами напомнившие всем присутствующим экран обычного школьного осциллографа.

– Внимание. Прошу всех сосредоточиться и соблюдать тишину. Сейчас начнется сеанс. Во время сеанса вопросы пациенту будем задавать только я и товарищ Курилович. Всех остальных попрошу воздержаться от реплик. Мы будем действовать в режиме полной звукопроницаемости. Всем все понятно? Все готовы? – худенький оператор, в белом халате, вполоборота повернул назад свою поблескивающую лысиной покатую голову и, услышав легкий рокот массового подтверждения готовности, удовлетворенно кивнул головой и вопросительно посмотрел на Куриловича. Курилович, чуть склонившись к уху, возле которого начинала тянуться вниз седенькая ленточка шкиперской бородки, что-то тихо, но быстро начал в это ухо говорить, сопровождая свою речь весьма экспрессивными жестами. Несколько раз, согласно кивнув головой и что-то так же тихо ответив, обладатель бородки, в конце концов, успокаивающе похлопал своего соседа по плечу, немного торжественно произнес: «Начали» – и плавно, но решительно опустил руки на свою клавиатуру, чем-то немного напомнив почему-то не сводящему с него глаз Иванову благословенной памяти Святослава Рихтера.