Ночь оборотня - Светлана Сухомизская Страница 19

Никакой Ленки, разумеется, я не помнила, абсент мне и даром не был нужен, несмотря на пиетет к Рембо, Верлену и прочим великим любителям этой зеленой жидкости, но приглашение я приняла без промедления, хоть и понимала, что Ленка и абсент будут помехой моим коварным планам.

Чтобы обезопасить себя от действия спиртного, я на всякий случай порылась в рюкзаке и переложила диктофон со дна на поверхность, предварительно обследовав его на предмет наличия кассеты внутри.

Когда я переступила порог обширной Вариной квартиры, оснащенной всеми прелестями евроремонта, вроде теплых полов в санузлах и освещения, включающегося от датчика движения в коридоре, не говоря уж о навесных потолках, окнах с рольставнями и прочими излишествами, с трудом воспринимаемыми сознанием выросшего в «хрущобах» и панельных домах советского человека, первая моя мысль была: даже если поселить нас во дворце, мы все равно будем сидеть вместе с гостями на кухне. Именно с кухни доносилась музыка, и именно туда после серии приветственных поцелуев потащила меня Варя.

Ленку я так и не узнала, что не помешало мне принять живое участие в обсуждении принесенных ею фотографий, снятых во время ее недавнего путешествия по Ирландии. К моему приходу девушки уже успели весьма основательно приложиться к бутылке с зеленым напитком, так что воспоминания об Ирландии были весьма живописны, несмотря на периодические провалы в памяти рассказчицы, которая то намертво забывала название места, то не могла узнать, что за здание запечатлено на снимке. К счастью, ни рассказчицу, ни слушателей это совершенно не смущало.

Меня лично смущало совсем другое. Все мои попытки свернуть с темы дальних странствий на скользкую тропинку к разговору о жизни и судьбе убитой актрисы терпели крах по той простой причине, что нетрезвые девушки никак не могли удержать одну мысль в голове дольше минуты и скакали с одной зарубежной проблемы на другую, как горные козы по отвесным скалам. Глядя на стремительно убывающий абсент, я начала впадать в отчаяние.

– А ты знаешь, что мне Ромик вчера сказал? – Внезапно прервав душераздирающий пассаж о жестокостях британского визового режима, Ленка схватила Варю за руку. – Что Женька Прошина собиралась вернуться к своему бывшему мужу. Как его... Курортову... Кавказову...

Навострив уши, я с отсутствующим видом полезла в рюкзак.

– Крымову! – помогла Ленке Варя. – Только все это ерунда!

– Ничего не ерунда! Ромик говорил, что видел их у Михалыча вдвоем – вечером, перед тем как... Ну и вот, они стояли вместе и ворковали как голубки!

– Ромик пришел к Михалычу такой хороший, что от его дыхания птицы замертво с веток падали, что он мог видеть! А я тоже там была! И тоже видела их! И, уж поверь мне, разглядела все получше, чем твой пьянчуга Ромик! По мне, так они были не как голубки, а как петухи бойцовые! Она едва ему в морду не вцепилась, а он на нее так смотрел, как на мокрицу, которую раздавить хочется, но очень противно!.. Слу-ушайте!

Варвара подскочила на табуретке и уставилась на Ленку широко открытыми глазами. Мне ужасно хотелось еще раз залезть в рюкзак и проверить, хорошо ли лежит диктофон, все ли в порядке с батарейками и не закрыт ли чем-нибудь микрофон, но усилием воли я сдержала себя.

– Слушайте! – повторила Варя и повернулась ко мне. – А может, это он, а? Он ведь с вечеринки сразу после нее ушел! И он один был, я видела! А она ему знаешь сколько гадостей сделала, Женька эта? Да я бы на его месте давно ей башку открутила! Точно! Это он.

Внезапно по кухне разнесся взрыв хохота. Мы с Варей в недоумении повернулись к Ленке, которая, схватившись за живот, умирала со смеху – крупные слезы катились по красному лицу, в широко разинутый рот без малейшего усилия мог влететь целый взвод мух.

– Ой, не могу, – верещала Ленка, раскачиваясь на табуретке в разные стороны и не замечая наших неодобрительных взглядов. – Ой, уморила!

Наконец справедливость восторжествовала – жизнерадостная идиотка качнулась посильнее и крепко тюкнулась лбом об стол. Посуда на столе задребезжала, зато хохот прекратился.

– С чего это ты так развеселилась? – спросила Варя, и в ее голосе явно слышалась уверенность, что подруге сегодня больше не стоит наливать абсента.

Ленка достала из стакана с кока-колой кусок льда и приложила к ушибленному месту.

– Ты сама подумай, что говоришь, – морщась, сказала она. – Ты новости не смотрела, что ли? Женьку кто-то искусал до смерти! Ты хочешь сказать, – она снова прыснула, – что это был Крымов? Я это как представила, чуть не описалась на месте.

– Вот этого не надо! – сурово ответила Варя. – Для этого у нас в доме туалет есть, и даже не один! И не принимай меня за такую же дуру, как ты! Крымов мог натравить на Женьку собаку, на это много ума и сноровки не требуется. Вот увидишь, это он, а наша милиция никого не найдет в результате! То ли дело на Западе полиция. Там, если кто-то совершает преступление...

Разглагольствования Вари о работе зарубежных правоохранительных органов я пропустила мимо ушей, занятая собственными мыслями. Фигура Крымова становилась все более зловещей. Давняя вражда с бывшей женой, проблемы с психикой, ссора накануне убийства – из-за чего? Не из-за того ли романа, который писала Прошина? Вряд ли в автобиографии она собиралась по-другому осветить ту скандальную историю. Автобиография пропала, Прошина убита. Скандал не разгорится вновь, и прошлое отомщено. Все складывается для Крымова как нельзя лучше.

Галдеж девиц, перешедших от абсента к французскому коньяку, мешал мне сосредоточиться, и я отправилась туда, где ничто не могло помешать умственной концентрации. Правильно, в туалет.

Теплый пол располагал к тому, чтобы снять тапочки, что я и сделала. Походив по приятно нагретому кафелю, окрашенному в нежный цвет сливочного масла, рассмотрев и понюхав жидкости во флаконах, я собралась было усесться на толчок, когда мое внимание привлекла какая-то бумажка, упавшая на кафель рядом с моей ногой. Наклоняясь за ней, я вспомнила о своей краже из Маркова ящика и удивилась своей рассеянности.

Бумажка оказалась запиской, точнее, черновиком. Голубовато-белая бумага без рисунков, без водяных знаков, без малейшего намека на какой-нибудь запах (будьте здоровы, мистер Шерлок Холмс). Шариковая ручка, темно-синие чернила. Мужской почерк, для хозяина которого, судя по высокой вертикальной перекладине буквы "к" и форме прописной "т", латиница была привычней кириллицы. Логично было предположить, что автор записки – Марк. Что до адресата, то, чтобы вычислить его, я была еще недостаточно осведомлена.

«Ты называешь меня педантом, крохобором, мелочным придирой. Возможно, это и так. Однако сейчас дело не в этом. И не в том, что мне нужна правда любой ценой. Просто я ненавижу ложь и притворство – в любом виде. Особенно, когда это ложь во имя выгоды. Тем более что в данном случае ложь может нанести вред другому человеку. Наши дальнейшие отношения зависят от твоего решения, от того, поймешь ли ты, чего я жду от тебя. Я не требую невозможного и, поверь, не сужу и не обвиняю тебя. Я просто хочу снять накипь с твоей души. Это нужно нам обоим. Сейчас все в твоих руках. Я сказал все, что думаю, но выбор делать тебе».