Импровизация на тему убийства - Яна Розова Страница 19

И все-таки одно знакомство в сухаревском мире оказалось приятным.

Спустя неделю после дня регистрации брака, в середине июля, Ник решил представить меня своей матери. Поздновато, наверное, если бы речь шла о нормальном браке, но у нас все было не как у людей.

Людмила Витальевна Сухарева жила в другом конце города, в красивой новой многоэтажке, построенной рядом с городским лесом, превращенным в парковую зону. Ее квартира находилась на десятом, то есть на предпоследнем, этаже. Поднимаясь на лифте, я ощущала беспокойство. Что, если свекровь окажется под стать экс-теще Ника? Двоих таких я не перенесу.

Ник открыл дверь материнской квартиры своим ключом, и Людмила Витальевна вышла к нам навстречу.

Она была невысокого роста, но благодаря идеальным пропорциям тела казалась выше. Ее седые волосы, в которых угадывалась рыжинка, были подстрижены чуть ли не под ноль.

И я никогда не видела более ухоженной женщины. Даже преувеличенно, идеально ухоженной. Идеальное лицо, идеальные волосы, ногти, осанка. Спустя некоторое время она призналась, что только стремление отлично выглядеть и получать комплименты держит ее на самом краю пропасти. За свою жизнь у нее было несколько крупных срывов, она прошла пять курсов лечения, но до сих пор оставалась на лезвии ножа, между белым светом и мраком прекрасной алкогольной ночи.

Ник рассказывал, что его мама была в молодости талантливой певицей. Окончила консерваторию, участвовала в конкурсах международного масштаба. Вдруг влюбилась в коллегу. Он был пианистом, ему пророчили славу, но что-то не получилось, и парень стал спиваться. Тем временем родился сын, но Мила мало интересовалась новорожденным. Его отдали на воспитание бабушке, а Витальевна каждую минуту посвящала мужу. Так продолжалось пятнадцать лет, и в одно чудесное утро отец Ника решил, что дальше жить нет никакого смысла. Он повесился прямо посередине единственной комнаты в их квартире.

Миле было уже сорок, ее голос пропал навсегда, интерес к жизни – тоже. На некоторое время, в первые годы после смерти мужа, она еще держала себя в руках. Правильнее сказать, ее держал в руках сын. Но вот когда Ник стал студентом и часто уезжал – отдыхать с друзьями, на практику, на студенческие конференции, а после и вовсе на два года ушел в армию – она потеряла контроль над происходящими событиями. Из темного прошлого ее вытащил сын.

Сейчас ей было шестьдесят пять, она давала уроки пения, общалась со множеством друзей и, как я уже говорила, много улыбалась.

Ник, его мать и его сын были похожи просто фантастически. Одинаковые профили – у Ника по-мужски более крупный, у Людмилы Витальевны и Митьки – тоньше, с чуть вздернутыми носами. Медовые глаза, всегда, даже в разгар веселья, чуть печальные – у Витальевны и Митьки, и рысьи, всегда чуть злые – у Ника…

Мы планировали только заехать поздороваться, но будущая свекровь уговорила меня остаться подольше:

– Давайте вместе поужинаем. У меня есть копченая курица, салат из гастронома и даже бутылочка вина. Вы – как?

Я и сама от себя этого не ожидала, но – осталась. А со временем ужины с Витальевной стали моим единственным спасением – Зюзя здорово мотала нервы.

Она подарила мне удивительное ощущение. Впервые за всю мою жизнь кто-то полюбил меня просто потому, что я есть на свете. Ни за что. Не потому, что я дочь или сестра, которая дарит много подарков, не за дружбу или за хорошую работу. Витальевна любила меня просто так. Она радовалась, когда я приходила, интересовалась всем в моей жизни, спрашивала у меня совета и никогда ни в чем не упрекала.

Я уверена, что она всегда знала о Жанне, понимала, что между мной и Ником сложились странные, возможно, очень странные отношения, но, как и Кристина Пряничникова до нашего последнего с ней разговора, никогда сама этих тем не касалась.

Во второй визит к свекрови я привезла Митьку. Мы поужинали, причем бабушка и внук грызлись каждые пять минут. «Возьми сметаны, Дмитрий!» – «Ба, я не хочу…» – «Вареники без сметаны?» – «Не хочу!» – «Дмитрий, ты должен нормально питаться! И слушать меня!» Ну, и так далее.

Потом мы пошли прогуляться по парку. Людмила Витальевна надела невероятной красоты сиреневый костюм. Ее рыжеватые волосы сияли в лучах заходящего солнца. Митька, чьи отросшие за летние месяцы кудри тоже весело искрились, прихватил с собой ролики, поэтому мы с Людмилой Витальевной могли говорить спокойно. Я спросила: почему в доме Ника живет его бывшая теща, учитывая, что от нее ничего хорошего ждать не приходится?

Людмила Витальевна чуть пожала плечами, точно так, как иногда это делал Ник:

– Да это я ему посоветовала. Она совсем никуда после инсульта не годилась. Тяжелобольной человек. Жалко ее было.

– Ну а после того, как она поправилась?

В ее словах я расслышала давно сдерживаемое раздражение против собственного сына:

– Я не знаю. По моему мнению, ей нечего там делать. Но как бы это странно ни выглядело, Нику такие поступки свойственны. Он всегда о ком-нибудь в жизни заботился. В детстве у него был друг – Толик. Худенький, щупленький, даже страшненький: лопоухий такой, несуразный. Толик всегда влипал во всякие истории: то окно в учительской разобьет, хоть и в футбол не играет, то портфель потеряет. Однажды Толик попал под машину. Водитель увидел, что ребенка сбил, испугался и убежал, а Ник друга на руках до самой больницы нес. Ему тогда было двенадцать лет. И потом каждый день ходил в больницу, вместе с Толиком уроки делал, не хотел, чтобы друг от программы отстал. Вот такой он, этот Ник. И потом, если он кого-нибудь подберет, то никогда не бросит. С Зюзей та же история. Из-за нее я и приехать в его дом не могу. Совершенно ее не выношу!