Моя жена, ее любовники и жертвы - Яна Розова Страница 19

И действительно, Миша либо не видел, что две любимые женщины, мягко говоря, не находят общего языка, либо не хотел этого видеть. Жаловаться Мишке на его мамашу Маринка не решалась. Она понимала, что муж просто не станет слушать ее. Мать есть мать, а сколько раз слышала она от него, какой изумительный человек его мама! Нажалуешься, думала Маришка, и он разлюбит…

Так и пошло. Недовольство невесткой Римма Олеговна выражала всегда таким образом, чтобы Маринка знала это, но никогда не говорила ничего плохого невестке в лицо. Если Маринка напоминала ей «случайно» услышанные гадости, она отвечала с достоинством: «Я этого не говорила!» Прямая ложь в глаза сводила Маринку с ума и лишала способности к противостоянию.

Свекор же вообще никогда ничего плохого не говорил, но всегда с женой соглашался, поддакивал ей, видимо справедливо полагая, что так ему выйдет дешевле.

С каждым денем обстановка накалялась все сильнее. Взять, к примеру, вопрос питания. За годы студенчества, живя с бабушкой, Маринка привыкла есть то, что ей хотелось в данную минуту, а Римма Олеговна требовала полной пищевой зависимости от ее кухнетворчества. Семейный ужин назначался на восемь вечера, есть же хотелось в половине седьмого. Приходилось приноравливаться, перекусывать на работе в пять, но не до сытости, а только чтобы дожить до обязательного приема пищи в кругу осточертевших родственников.

Но и перекус на работе не был выходом. Маринка ненавидела все, что готовила Римма Олеговна, изумляясь, как могут нравиться ее мужу и свекру жирные борщи и остервенело пережаренные котлеты? А вот отказ есть все это вместе с пересоленным комковатым пюре Риммы Олеговны приводил к новым обидам. Обиды снова высказывались за глаза, но так, чтобы Маринка могла их услышать…

В совместном проживании двух поколений одной семьи были и другие неприятные нюансы, проистекающие из того, что двушка Ложкиных не соответствовала размерам фамильного замка, а ванная, туалет и кухня, то есть самые горячие точки квартиры, оказывались обычно нужны сразу всем четверым жильцам одновременно.

Площадь кухни Ложкиных едва составляла пять метров, поэтому молодые вскоре приспособились завтракать в комнате, принося еду из кухни на большом подносе и пристраивая его на табуретку перед диваном. А вскоре есть дома по утрам Маринка перестала вовсе, потому что именно в эти минуты Дмитрий Петрович справлял свои утренние нужды в туалете через стенку.

Стремясь избежать нервирующих утренних звуков, она вставала на час раньше остальных и, быстренько воспользовавшись удобствами, убегала на работу, а по дороге съедала булочку и выпивала стаканчик сока.

Не было покоя и в выходные дни. Занятый всю неделю в своей скучной конторе, Дмитрий Петрович с нетерпением ожидал субботы и воскресенья, чтобы предаться своему любимому делу – он любил постолярничать. Его изделия – кривоватые табуретки, навесные полочки и скворечники – вывозились на дачу, а работать ему было удобно на балконе.

Маринкиного свекра не смущал тот факт, что путь на балкон лежал через комнату молодых. Дмитрий Петрович шествовал получать творческое удовлетворение, мало заботясь о том, что, возможно, невестка не одета или спит. А обосновавшись в своей «мастерской», целый день радостно колотил, сверлил и строгал, опять же не волнуясь о том, что, возможно, он слегка стесняет молодую пару.

Миша не считал нужным попросить папу чуть более уважительно относиться к его супруге и к нему самому. Если Марина выражала недовольство (очень скромными намеками), муж ей говорил, что это квартира отца и он может делать здесь все, что ему вздумается!

Выполнение супружеского долга, соответственно обстановке, превращалось в целое событие. Сначала надо было подгадать ситуацию, когда старшие уходили из дома или засыпали в своей спальне, отделенной от комнаты молодых коридором и двумя межкомнатными дверями. Причем надо было учитывать, что уходили Римма Олеговна и Дмитрий Петрович крайне редко, разве что на рынок – не чаще, чем раз в месяц. А спали они очень беспокойно, причиной чему было хроническое воспаление уретры Мишиного отца.

Ощутив себя в безопасности, нужно было как можно скорее приступать к процессу, вне зависимости от настроения, ибо другой шанс мог выпасть только спустя месяц. Иногда случалось так, что в разгар любовных игр в замке входной двери поворачивался ключ или кто-то спускал в туалете воду, и тогда супруги замирали на несколько секунд в интересной позе, не зная, продолжать им или разбегаться.

Вся любовь обязательно должна была быть безмолвной и беззвучной, как бы сложно это ни было! Однажды глубокой ночью Маринка не сдержала стона, вдруг забыв на миг обо всем на свете, и вдруг из-за двери донесся обеспокоенный голос Риммы Олеговны:

– Мариночка, тебе не плохо?

– Мне хорошо, – вдруг со злостью отозвалась Маринка, словно бухнувшись с облаков в канализацию.

Мишка закрыл ей рот горячей ладонью и прижал к своей влажной от испарины груди. Только ради него она не выскочила из комнаты мегерой без трусов и не убила подслушивавшую старуху на месте!

О том, чтобы начать жить отдельно, например снимать жилье, не могло быть и речи. Маринка пыталась заставить Мишу обсудить возможность этого варианта, но разговор не получался. При обнаружении малейшего намека на эту ужасную тему Римма Олеговна тут же обижалась, надувала губы и спрашивала сына, заглядывая ему в глаза с видом побитой собаки:

– Мы, старики, мешаем вам? Я, наверное, плохо готовлю? Марина недовольна, что мы еще живы?

– Что ты! – тут же стекал в тапочки хороший сын Мишка. – Вы самые лучшие, Марина всем довольна, ты вкусно готовишь!

– Тогда почему вы хотите нас бросить?

– Нет, не бросить! – оправдывался он. – Мы просто хотели вас освободить, а то сидим у вас на шее…

– Ой, сидите! – искусственно смеялась мать. – Вы же не едите ничего! Вчера Марина тарелку борща час ела! Живите уже тут, что вам мыкаться!

Тем переезд и кончался.

Оставив семейные неприятности дома, Марина с удовольствием работала верстальщиком в своей газете. В начале нового тысячелетия это было даже весело: молодой коллектив, отсутствие запретных тем, возможность творчества. Удивительно, но творчество Маринке пришлось по душе. Она будто бы знала изначально, каким должен быть результат ее работы: как должна выглядеть газетная полоса, какое впечатление должны произвести фото. Казалось, ее интуиция распространилась и на творческие процессы. Работала она быстро, без лишних слов, с руководством никогда не ссорилась. Довольно скоро Маришка заняла пост арт-директора газеты и окончила продвинутые курсы полиграфического дизайна.

При всех своих успехах она так и не завела новых друзей. Дружить с женщинами не считала интересным, а из мужчин – она уже выбрала нужных для себя, другие ей были ни к чему. Сотрудники относились к ней с уважением, ценя хорошую и быструю, что немаловажно для еженедельника, работу, но, по большому счету, не любили и не понимали.

Маришка все больше становилась собой – худощавой малоэмоциональной женщиной с непослушными волосами. Одевалась просто, в рассеянности совмещая несовместимые цвета и не слишком стараясь приукрасить себя при помощи тряпок. Чаще всего она предпочитала недорогие трикотажные вещи, которые быстро теряли вид, чего Маришка не замечала. Косметикой она пользовалась все реже, не стремясь нравиться, ей было все равно, что думают о ней окружающие.