Умная пуля - Фридрих Незнанский Страница 19

Профессор Чабанов чувствовал себя уверенно до того момента, как позвонил Маркиз. Тоном, не терпящим возражений, он распорядился: — Сейчас подъедет от меня КамАЗ с номером четыреста пятьдесят. Дашь распоряжение пропустить на территорию. Он въедет в помещение производственного цеха. Затем выедет. Нигде не фиксировать. Разрешить вывоз без досмотра. — А могу я узнать, как хозяин, что в нем? — Нет. Это не твое дело. Сам же знаешь, ничего ценного в производственных цехах нет. Гарантирую, что это не станок и не товар со склада учтенной продукции. — Хорошо, но я сам должен убедиться. — Ребятам дано указание пристрелить всякого, кто попытается приблизиться к грузу. Сиди на месте. Профессор понял, что в этой игре он разменная пешка, которой вряд ли суждено не только стать ферзем, но и дожить до конца партии. Он выполнил все указания. Чабанов всегда считал себя неплохим игроком, старательно избегая слова «интриган». Он твердо верил, что интеллекта каждому человеку отпущено примерно одинаково. Просто одному дано глубоко уйти в дебри науки, другому предписано всестороннее развитие. «Ботаники», как правило, имели весьма примитивные взгляды на реальную жизнь. Ими легко было манипулировать, и на этом поприще Чабанов чувствовал себя, как санитар среди душевнобольных. Не имея никаких природных задатков, он сделал блестящую научную карьеру и теперь мечтал лишь о больших деньгах. Он рано понял, что не желает трудиться, не имеет талантов, чтобы жить, не сильно напрягаясь, боится криминала. Выход был один. Он поступил в танковое военное училище. В армии в те времена неплохо платили. Однако для карьерного роста надо было заканчивать академию. Оказавшись в другом мире, он внезапно понял, что можно восемь часов провести, занимаясь дуракавалянием и пойти вечером в театр или ресторан. А его по окончании академии опять ждали недельные полевые учения, после которых от вибрации танка не ощущаешь разницы между женщиной и батареей отопления, грохот и лязг поселяются в голове навсегда, легкие становятся существенно тяжелее от килограммов проглоченной пыли. Он женился на уродливой дочке начальника одной из кафедр. Остался в адъюнктуре. Защитил диссертацию. Но времена изменились. Все, что творил до этого, относилось к разряду уголовно не наказуемого. Теперь же правили бал иные. Пришло твердое убеждение в безнаказанности большого капитала. Ни одного из крупных махинаторов и откровенных воров нового времени, пойманных с поличным, не наказали. Он даже смог эмпирически вывести сумму, начиная с которой человек становился неподсуден. И эта сумма имелась в активах его предприятия. Однако, ввиду высокой степени секретности, приватизации и продаже оно не подлежало. Можно было немного приторговывать товаром и производственным оборудованием. Чабанов проводил бесконечные маркетинговые исследования среди фирм, поставляющих оборудование за рубеж. Его товар интересовал лишь крупные государственные объединения, сжиравшие всю прибыль. Однажды на одном из совещаний-фуршетов сошелся с помощником депутата по прозвищу Маркиз, который жил явно не по средствам. Тот понял все с ходу. Они сделали несколько тайных поставок. Появились хорошие деньги. Доллары пьянили. Чабанов уже подсчитывал, сколько можно получать, развернув производство на полную мощность. Единственным камнем преткновения был шеф. Чабанов начал собирать на него досье. И тут выяснил, что у Жбановского есть племянник, ненавидящий дядю. Он подбросил идею, зная, что помощнику приходится общаться и с криминалом тоже. Через некоторое время в доверительной беседе Чабанов узнал, что неуравновешенный наркоман Виктор Тур уже «заказал» дядю. Выждав некоторое время, профессор побежал вниз. Подскочив к учетчице, прокричал: — КамАЗ был? — Был. — Груз вывез? — Вывез. Вы же сами распорядились. — Номер хоть записала? — Запомнила я его. — А что за груз был? — Степанов что-то с Марком Борисовичем ваяли последнее время. Ружье какое-то. У рабочих можно узнать. — Что? — удивился Чабанов. — А где сам Степанов? — Так его этот, жирный, из «плекуратуры», увез. Чабанов почувствовал себя немцем в сорок пятом: русские вывезли заводы, американцы — чертежи и ученых. Вернувшись в кабинет, набрал номер. Ответил голос пожилой женщины. Профессор произнес:

— Пятьдесят второй. Жду звонка тринадцатого. Это был единственный способ связи с Маркизом. Несколько минут Чабанов походил по кабинету. Босс мог перезвонить и к вечеру, однако он среагировал оперативно. — Ну чего тебе еще? — раздался встревоженный голос. — Ты мне не скажешь, что вывез? — Я и сам не знаю. — А хочешь знать? — Нет, — ответил Маркиз. — Я жить хочу, поэтому лишние тайны мне ни к чему. — Придется все же кое-что выслушать. Едва твои орлы вывезли новое суперружье, как следователь из прокуратуры, я говорил, Курбатов, увез в неизвестном направлении соавтора проекта Степанова! — Вот черт! — выругался Маркиз. — Меня надо было ставить в известность! — вставил Чабанов. — Ладно, как-нибудь выкрутимся. Вот что, попытайся выяснить осторожно, где он может быть, квартира там, дача, друзья-подруги? А следователя я беру на себя. Как появится, звони мне. Есть одна идея по этому поводу… Турецкий задумчиво вошел в кабинет. Несколько раз обошел вокруг стола, словно не замечая сидевшего на его краю Елагина. — Рюрик, а почему я никогда не вижу тебя сидящим за столом? Всегда на нем. — По большому счету, это условность, как сидеть. В Риме было принято возлежать вокруг бассейнов. Я думаю, здесь дело, скорей всего, в подсознательной привычке копировать привычки лидера, — ответил Елагин, тем не менее слезая со стола и слегка краснея. — Ничего нового о Володьке, Александр Борисович? — Нет. — А по делу? Ну, по этому дерьму, кое-что… Дверь распахнулась. Шумно ворвался Курбатов и начал вытворять нечто. Турецкий и Елагин невольно уселись практически симметрично на противоположные концы стола, изумленно созерцая танцующего Курбатова. Впрочем, его странные телодвижения с таким же успехом можно было назвать и эпилептическим припадком с потерей контроля над двигательными центрами. — Грандиозно. Ничего подобного не видел, — не выдержал Турецкий. — Это как называется? — Вероятно, танец живота, — предположил Елагин. — Намекаешь, что я весь — сплошной живот? — задыхаясь, но не прекращая трясти избыточными жирами, произнес сын профессора. — Но готовьтесь морально, ибо вам предстоит лицезреть еще более потрясающее зрелище, и я провожу подготовку, опасаясь за вашу психику. — Ты начнешь медленно раздеваться? — предположил Рюрик. — Вот уж не знал о ваших наклонностях! — парировал Курбатов. — Но, но порнографити! — произнес он с сильным итальянским акцентом, сделав ряд ритмичных движений тазом. — Сексуале! — томно прошептал, начав круговые движения. — Александр, тебе никто не говорил, что у тебя совершенно отсутствует понятие о координации движений? — заметил Турецкий. — Борисович, вы жертва банальной закомплексованности. Набор заученных движений под музыку никакого отношения к танцам не имеет, — ответил разгоряченный Курбатов. Затем, упав в кресло, продолжил мысль: — Аргентинское танго принципиально ничем не отличается от прохода войск торжественным маршем под духовой оркестр. Танец — это единственная возможность физической реализации душевного состояния. И горе тем, кто под грузом собственной значимости теряет непосредственность. Его ждут страшные неврозы и полная импотенция. — Ладно, вождь Тумбу-Юмбу, колись, как на допросе, — предложил Турецкий. — Предположение о том, что человеку просто захотелось поднять настроение двум мизантропам, не прокатывает? — спросил Курбатов. — Нет, — твердо ответил Рюрик. — Ладно, посмотрим, способны ли вы радоваться за ближнего. Вот. Курбатов вынул из заднего кармана смятую бумажку и положил на стол. Елагин и Турецкий склонились. Мгновенно все стало на свои места. Телеграмма оповещала гражданина Курбатова, что контейнер на его имя с грузом «автомобиль» прибыл на станцию Павелецкая-Товарная. И от него требовалось забрать его в течение трех дней. — Я понял глубокий смысл языка танца, — догадался Турецкий. — Сегодня вечером ужинаем в «Узбекистане»! — Наконец-то! — обрадовался Елагин. — Ладно. Ближе к вечеру созвонимся. — Взглянув на часы, Турецкий перешел к делу. — Сейчас двенадцать. Информацию о Копылове, Атамане, мне должны накопать в МУРе в течение часа. Рюрик, берешь авто — и к своему умельцу. Оставишь ему этот аппарат. Он должен его замаскировать. Как только Атаман появится, пусть дважды жмет на эту кнопку и все. Вторую трубку держишь у себя. Проведи несколько раз тренировку на месте, затем с дороги и из Москвы. Осечки в этом случае мы допустить не должны. Сашок, тебе выделили «наружку»? Получаешь свое сокровище — и вжиком в Мытищи. Напротив окон объекта, у соседнего дома, тонированный фургон. Капитан Бочкин поступает в твое распоряжение. Поставишь ему задачу — и заканчивай свой институт. — Я Рюрика на часок задействую? — попросил Курбатов. — Не терпится похвастаться? — Ну могу я иметь небольшой недостаток при таком объеме достоинств? — Курбатов погладил себя по животу. — А вообще, я же на «Таврии». Получу «тойоту». Извините, даже с моим задом на двух автомобилях никак не уехать. Тем более «таврюшу» я Елагину или Володьке отдаю, пока не созреют до чего-нибудь приличного. Мобильность нашей группы возрастает вдвое. Курбатов еще раз посмотрел на Турецкого. Затем произнес: — Александр Борисович, какой-то вы сам не свой. Может, поделитесь думами? Легче станет. — Поремский из головы не выходит. Тут еще девчонка зеленая в гонках сделала. — Ого! Ну вы даете! А мы вас чуть в утиль не списали! — удивленно воскликнул Рюрик. — Лично я такого просто представить не могу, — произнес Курбатов. — А ты вызывай всех подряд на гонки и рисуй на автомобиле звезды, — посоветовал Турецкий. Елагин с Курбатовым вышли из здания прокуратуры. За нестройными рядами иномарок разглядеть шедевр отечественного автопрома «Таврию», ставший, впрочем, также иномаркой, было практически невозможно. — Что-то не видно, — произнес Курбатов. — Может, угнали? — предположил Елагин. — Она давно перешла в разряд неугоняемых, — ответил Александр, направляясь вдоль автомобилей. Вскоре «Таврия» цвета металлик, «мокрый асфальт», была найдена. Она несколько отличалась от привычных моделей грузовым вариантом задней дверцы. Елагин оглядел ее размеры и не без интереса уставился на Курбатова. Создавалось впечатление, что Александр больше автомобиля, и было интересно понаблюдать, как он в него поместится. Курбатов не спеша открыл дверцу. Отодвинул сиденье назад до упора. Затем, надавив на живот руками, втиснулся сам, заняв практически все свободное пространство. Рыдающий от смеха Рюрик сел рядом. — Саша, ты не туда пошел, деньги за это брать нужно. — Плати! — раскрыл пепельницу Курбатов. — Руль у тебя какой-то маленький? — перевел разговор Елагин. — А это по спецзаказу делали. Чтобы в грудь не упирался! Между прочим, экспортный вариант, — начал нахваливать авто хозяин. — Движок фиатовский. — Не знал, что такие делали, — удивился Рюрик. — Был эксперимент на заводе. Так что моща бешеная, а вес почти как мой. Со светофора делаю всех. Потом, конечно, догоняют, но поздно. Быстренько проскочили по Люсиновской. Повернули налево. Курбатов просто не умел ездить молча. Он вообще не умел ничего делать молча. — Ну теперь мы этим сучкам покажем! Представляешь, еду вчера. Стоят две такие цацы. Голосуют. Торможу. Куда, говорю, красавицы? Типа, бесплатно домчу. Они так презрительно смерили взглядом и отвечают: «Мы на таком не поедем!» Представляешь. Я им, можно сказать, душу нараспашку, а мне туда насрали. Злой был, полночи гонял. Во, а это театр клоунады Терезы Дуровой. Ты был там? — Нет, — ответил Елагин, — мне цирка в жизни хватает. — Здесь клоунесса есть. Вместе на физмате учились. Хочешь познакомлю? — Ты же знаешь, у меня повышенные запросы. Обостренное чувство красоты. — Она Бабу-ягу без грима играет, — описал девицу Курбатов. — После такой любая за королеву красоты прокатит. Автомобиль резко затормозил напротив металличе—ских ворот. Друзья вышли и размяли затекшие мышцы. — Рюрик, ты мне на самом деле вот зачем нужен, — обращаясь к Елагину, начал объяснение Александр. — На станции ведь можно проковыряться весь день. Смотри, очередь — человек двадцать. Я не могу пользоваться своим служебным положением. А ты сможешь. Сейчас подойдешь к начальнику контейнерной, предъявишь удостоверение и скажешь: я — подозреваемый, в интересах следствия необходимо быстро получить вещественное доказательство. — Курбатов, тебе не стыдно? — Нет. Потому что у нас с тобой труп мирового светила и исчезновение супероружия. А для чего добывают оружие? Может, одного из них уже «заказали»? — А, так мы это делаем для их же блага! — радостно протянул Елагин. — Пойдем! Руки за спину! Курбатов распахнул двери контейнера, с трудом протиснулся внутрь и выгнал машину серебристого цвета «Марк-2», универсал. — Ну, как? — потребовал оваций Александр. — Такого не видел! — восхитился Елагин. — Их и в Японии двадцать штук всего! Эксклюзив. Три литра движок. «Марковник»! Знаешь анекдот про мужика, гоняющего из Японии автомобили? «Как живешь?» — «Ничего, трое детей — сын Марк и дочери, Королла и Карина». — А как с правым рулем? — полюбопытствовал Рюрик. — Удобно? — Ты что?! Правый руль — это круто! Во-первых, качество. Для себя делают. Во-вторых, парковка. С моей комплекцией обходить по улице автомобиль… Представляешь, заторы возникают на дороге. И главное, обратил внимание, сколько роскошных женщин в Москве за рулем? И все с левой стороны. Я раньше в пробках нервничал, переживал. От нервов знаешь как вес набирается? Потом полюбил. Сидишь, на девушек смотришь, автомобилями любуешься. Только на «таврюше» чувствуешь себя люмпен-пролетариатом. Ну а тут опустил стеклышко — и болтай. Да через две недели весь бардачок визитками будет забит. А сейчас надо засыпать резины побольше. — Ладно, размечтался! А джип не потянул? — Джип? Был у меня джип «исузу». Но я его перед отлетом поменял. — И можно узнать мотивацию? — Как говорит брат Фрейд, все поступки можно свести к двум движущим факторам: страху и сексуальным побуждениям. — Ты боишься женщин на джипах? — предположил Рюрик. — Не тот темперамент. Чем автомобиль спортивнее, тем женщина страстнее. Понимаешь, с моим весом активные физические упражнения просто жизненно необходимы. Но я настолько презираю спорт, зарядку и вообще любые бессмысленные движения, что это единственное спасение. Елагин сел в «Таврию». Завел двигатель и, несколько раз дернувшись, тронулся. Курбатов следом за ним выехал на извилистую дорогу. Вдавил педаль газа и, легко обойдя Елагина, по—мчался в Мытищи, испытывая удовольствие от слегка забытой мощи движка. Приятно управлять аппаратом, который не знает предела. Сколько притопишь, столько и выдаст. Он не смог отказать себе в слабости позаниматься немного слаломом на дороге. Проезжая мимо девушек на автомобилях, весело подмигивал и получал в свой адрес милые улыбки. А один раз даже обозвали дураком. Александр был практически счастлив. Подъехав к дому Чабанова, обнаружил синий фургончик на колесах и дернул дверь. Она не открывалась. Тогда Курбатов постучал. Никакой реакции. Тогда предпринял последнее средство. Начал долбить кулаком. Из недр кузова послышались звуки. Курбатов приложил еще больше усилий. Отбив кулаки, опустил руки. Огляделся в поисках кирпича. Из-за угла дома вышел человек. Приблизившись, мужчина спросил: — Тебе чего? — Я Курбатов, — произнес Александр, проверяя осведомленность мужика. — А я Бочкин, — расплылся в улыбке мужчина, вставляя ключ в дверцу фургона. — По нужде отходил. Когда он ее открыл, обнаружил еще двоих операторов с ужасными выражениями лиц, едва сдерживающихся, чтобы не броситься в драку. Курбатову не надо было объяснять причину. С трудом втиснувшись в фургон, он произнес слегка заикающейся скороговоркой: — Я следователь Генеральной прокуратуры по особо важным делам К-курбатов. К-курирую операцию. Цель — сканирование внутреннего пространства квартиры профессора Чабанова. Вот эти четыре окна, — произнес Александр, вынимая из кармана и обводя на фотографии фломастером объект наблюдения. — Завтра в девять я буду здесь. Надеюсь, какая-то информация появится? — Не волнуйтесь, — успокоил его Бочкин, — как стемнеет, никакие шторы не смогут стать помехой. — И еще. Будьте готовы к сильным потрясениям, — посчитал своим долгом предупредить «наружку» Курбатов, выскакивая и пожимая руки на прощание. Александр заскочил в институт за бумагами. Поднявшись в кабинет, он забрал свою папку. Секретный волосок на ней был оборван. Это обстоятельство его устраивало. Обложка прежде была абсолютно стерильна, а теперь хранила информацию о любопытных пальчиках… Профессор Чабанов выслушал доклад вахтерши. Схватил мобильный телефон и начал непослушными пальцами набирать номер. Он сильно волновался. Очки запотели, и обстановка кабинета стала таять в дымке. Борясь с комком в горле, он произнес: — Обстоятельства меняются! Следователь не на «Таврии». Серебристая «тойота», номер еще бумажный на стекле семьсот сорок пять УЕ. Только что выехал… Курбатов вышел и, сев в автомобиль, поехал, предвкушая обильное застолье с обильными же возлияниями. Следом немедленно двинулась неприметная серая «нексия». Сидевший рядом с водителем человек не отрывал от уха телефонный аппарат. Одновременно тронулся фиолетовый «мицубиси»-купе. Сидевшая за его рулем молодая женщина также безостановочно вела телефонный разговор. Ей было важно оказаться в нужном месте в нужное время. Северянинский мост ремонтировался. Поэтому движение происходило в два ряда, черепашьими темпами. Курбатов шел в крайнем правом, где воздух был почище. На съезде с моста по правую руку, с улицы летчика Бабушкина, втекало еще два ряда. И тут Александр увидел ее. За рулем фиолетового спортивного автомобиля. Точеный вздернутый носик, аккуратные губки, нижнюю немедленно хотелось слегка прикусить, невероятно длинная шея. Резко очерченная линия скул придавала идеальному личику неповторимое очарование. На плечи спадали в тон автомобилю фиолетового оттенка волосы. Создавалось впечатление, что цвет машины она выбрала исключительно под прическу. Сначала он ее услышал. Она вылетела с боковой улицы, сопровождаемая грохотом музыки. Девушка старательно подпевала Земфире. Внезапно они оказались на расстоянии нескольких сантиметров. Александр невольно заглянул в соседний салон. Ноги привели его в такой восторг, что он чуть не наделал глупостей. Втянув запах, одурманенный самец едва не чмокнул девушку в щечку. «Эх, раскрутить бы ее на гонки. Вот утереть можно было бы нос Турецкому!» — размечтался Курбатов. Она повернула голову и испуганно заморгала, обнаружив постороннего мужчину практически в своей машине. Затем воскликнула: — О господи! — Выключила музыку и недовольно добавила: — Ездят на чем попало. Такого оскорбления Александр перенести не мог. — Смеется над конем тот, кто не осмеливается посмеяться над его хозяином, — процитировал Курбатов французского тезку. — Ого! — удивилась она. — Звучит как вызов. Уточняю: ездит что попало на чем попало. Впереди пробка рассасывалась. Девица резко нажала на педаль газа и рванула вперед. Однако оторваться от Курбатова было непросто. На эстакаде он ее настиг. Некоторое время шел наравне, со скоростью сто двадцать. Затем резко рванул и обошел. Но вскоре сбавил, испугавшись, что она может навсегда уйти направо на Сущевский вал. Подождал, и к светофору после «Риж—ской» подкатили одновременно. Там опять скопилась пробка. Александр решил продолжить: — Для женщины вообще-то создана «Ока». Но не расстраивайтесь, ваша, по скоростным параметрам, недалеко ушла. — Молодой человек, вы нахал и будете наказаны. А посему предлагаю поиграть в игру под названием: «Догони меня, если сможешь». — На что заключаем пари? — Естественно, на раздевание, — произнесла она, повернув хорошенькое личико. — Мне это начинает нравиться. Место встречи? — У памятника Пушкину. — Идет. — И запомните: приходит первым тот, у кого не здесь больше, — она показала на капот его автомобиля, — а здесь, — прикоснулась рукой к маленькому ушку. Загорелся зеленый, и автомобили ринулись наперегонки. Курбатов, с двенадцати лет сидевший за рулем отцовской «восьмерки», быстро ушел вперед. Трехлитровый движок, знание Москвы до мельчайших переулков, опыт езды по сахалинским дорогам, вернее, их отсутствию что-то значили. А еще он бывал неоднократно участником команды МГУ по ночным гонкам. Правда, в те библейские времена носились исключительно парни. А девушки были призом победителю. Сейчас же феминизм, рванувшийся с американского экрана в жизнь, завоевал прочные позиции. И похоже, навсегда. Но приз остался прежним. Курбатов выскочил на улицу Дурова, затем через Цветной бульвар повернул на Петровский. Неожиданно перед ним джип ублюдочного красного цвета не поделил дорогу с «пятеркой». Задержка была не больше чем на пять минут. Водитель иномарки просто вышел и начал отсчитывать доллары. Хозяин уничтоженных «Жигулей» из испуганного превращался с каждой бумажкой в очень счастливого человека. Автомобиль, несмотря на то что практически переломился пополам, смог продолжить движение в свой последний путь. Курбатов выехал на финишную прямую. В этот миг он заметил, как с Тверской подкатывает на небольшую стояночку фиолетовое чудо. Ему не хватило нескольких секунд. Когда Курбатов подъехал, она уже ждала. Александр вздохнул и, расстегнув рубаху, кинул ее на заднее сиденье. Девушка сделала вид, что получила огромное удовольствие от созерцания дребезжащих наслоений. Курбатов предложил: — Может, еще? — Ты что, эксгибиционист? — Нет, скорей гурман. — Я люблю японскую кухню, — намекнула красотка. — По японским блюдам я могу работать дегустатором, — похвалился Курбатов. Зашли в ближайший ресторанчик. Саня проявил себя большим знатоком, заказав несколько блюд, приведших в замешательство обслуживавшую их одетую в кимоно калмычку. Получив же заказ, понял, что сильно проголодался и вдобавок соскучился по дальневосточной кухне. Она завороженно смотрела, как он, легко управляясь двумя палочками, отправлял в рот блюдо за блюдом. Затем произнесла: — Знаешь, понимаю, что все это глупо, но испытываю какое-то дикое матриархальное удовольствие при виде хорошо кушающего мужчины. Иногда мне кажется, что ничего в жизни не надо, а только вот так сидеть и смотреть, как мужчина кушает. — А мне тоже ужасно нравится, когда ты так смотришь. Я получаю двойное удовольствие. Это инстинкты патриархальных времен, когда мужчина был всем. Вы, девочки, слишком резко рванули со старта. Природа за вами не поспевает. — Нет. Я же чувствую. Матриархат. Он гораздо древнее. И то, что происходит, это просто попытка природы вернуться в естественное русло. — И что, униженных мужчин специально откармливали? — съязвил Курбатов. — Конечно. Правда, не всегда. Когда появлялась неизвестная пища, мужчин, как наименее ценных членов племени, заставляли есть поганки, белену, жаб. А затем ждали. Если выживал, ело все племя. А ты думаешь откуда этот дух экспериментирования, жажды новых ощущений, первопроходства? Мы дали вам свободу прокладывать дорогу через терновые заросли и минные поля. Теперь вы нам нужны только для развлечения и размножения. — Хорошо. Находитесь в самообмане относительно великого заговора по половому признаку. Но мы-то знаем, что женщинам еще долго догонять. — И даже на трассе? — не преминула уколоть собеседница. — Ты сколько за баранкой? — спросил, поднимая руки вверх, Александр. — Года четыре. Раньше я тоже осторожно ездила. А застраховавшись, перестала бояться. Начала устраивать гонки. Ставить на место самодовольных хамов. Наверное, это жестоко. Но разве не жестоко считать женщину низшим существом, красивой продажной игрушкой, предназначенной только для утоления своей грязной похоти? Хотя, если честно, женщины сами виноваты. Мы заслужили такое отношение. За это я сама ненавижу баб. И еще больше ненавижу мужиков, которые ставят меня в ряд с этими дурами, думающими исключительно задницами. Когда вышли из ресторанчика, Курбатов оглядел автомобиль новой знакомой и произнес: — Так говоришь, застрахована? Прокатиться можно? — Без проблем, — ответила она, протягивая висевшие на пальчике ключи. Александр сел за руль. Она рядом. Минуту он смотрел на коленки и неожиданно резко сорвался с места. Светофор уже моргал. Вылетел на Тверскую, когда погас желтый. Со скрипом тормозов развернулся, оказавшись на встречной полосе. Она завизжала. Протанцевал мимо нескольких автомобилей. Опять, разогнавшись, затормозил, крутанув руль. Медленно повернул и припарковался. — Хорошая машинка, — похвалил Курбатов. — Резвая. — Дурак! — вскрикнула попутчица. — Меня Сашей зовут. — Даша, — ответила она, вылезая. — Знаешь, я люблю острые ощущения, но только когда контролирую ситуацию. Мне больше понравилось, как ты раздеваешься и ешь. Ладно, для первого раза достаточно. — Мы увидимся? — Вот мой мобильный. Соскучишься, звони. — Я уже скучаю, — записывая номер в память своего аппарата, произнес Александр. — Ты не понял. Я девушка, которой надо все и сразу. Я даю тебе время разобраться с той, которая у тебя сейчас. К моменту моего появления ничего не должно напоминать о ней. Особенно запахи. У меня очень тонкий нюх. Расставшись с чудом природы, основательно подорвавшим его финансовую независимость в японском баре, Курбатов решил провести разведку боем. Он подъехал к ресторану «Узбекистан» на Неглинной. Едва он остановился, выскочил услужливый парковщик. Александр терпеть не мог навязчивого сервиса. Если уж совсем деваться было некуда, принимал правила игры, затем предъявляя служебную корочку. Сейчас был вариант компромисса. Он прокатился тридцать метров вперед и спокойно стал на бесплатной стоянке. Вернувшись, не без интереса оглядел вылепленные желтые башни с венчающими их голубыми куполами. Справа арабской вязью было выведено: «Белое солнце». Вероятно, также ресторан. Вошел, хлопнув по горбу деревянного верблюда, в полумрак застланного коврами и украшенного восточными орнаментами зала. Его встретила миловидная девушка в наряде а-ля принцесса Будур. — Вам отдельный столик? — пропела она. — У нас есть зал. Там работают кондиционеры. Есть отдельные кабинеты, это там. — А на улице это тоже ваш загончик? — спросил Курбатов.