Трясина (не) равнодушия, или Суррогат божества - Владимир Шеин Страница 19

Три дня после встречи с Самсоновым пролетели незаметно: я много работал, прямо подтверждая известную заповедь адвокатов: «Волка (адвоката) ноги кормят». Как же меня это бесило.

На следующий день после встречи с Фёдором Петровичем я съездил в СИЗО и встретился с Фёдоровым. Интересной наша беседа не стала, но была достаточно содержательной.

— Степан, я хотел бы тебе задать несколько вопросов и очень хотел бы, чтобы ты ответил на них. — обратился я к своему клиенту, после взаимного обмена приветствиями.

— Слушаю.

— Ранее всех интересовало твоё алиби в одном ключе — всем хотелось узнать, с кем ты разговаривал по телефону. Я понял, что ответа на данный вопрос ты никому не дашь, включая меня? — на мой вопросительный взгляд он ответил отрицательным кивком. После чего я продолжил. — В таком случае скажи, где ты находился в момент бесед с неизвестным абонентом, с этим тайным анонимом? Ответ на этот вопрос не должен быть для тебя проблемой.

— Хм… — Степан задумался и молчание длилось минуты три. — Действительно, ответ на заданный тобой вопрос ни на что не повлияет. Всё время, пока я разговаривал с переставшим интересовать тебя лицом, я находился в торгово-развлекательном центре «Иллюминация», в том, что на проспекте Славы.

— Где именно ты находился?

— Ну… В ходе бесед я постоянно перемещался, в основном по второму этажу. Дважды заходил в кафе.

— Покупал что-нибудь?

— Да. В первый раз я взял ланч, во второй — просто выпил кофе с какой-то булочкой. Заходил в магазин на первом этаже, где приобретал сигареты. В «Иллюминации» я был не меньше двух часов, раза четыре выходил покурить на улицу, у них там отведено специальное мест для курения.

— Встречал кого-нибудь из знакомых?

— Вроде нет.

— Чем ещё запомнился тот день, особенно в момент нахождения в развлекательном центре?

— Ничем. Я перемещался по зданию, дважды заходил в кафе. Ничего примечательного в тот день там не происходило.

— Может быть какие-нибудь мероприятия проводились?

— Нет. Шумно, конечно, было. Но так везде.

— Понятно.

— Ты приехал в торговый центр на машине?

— Да. — Фёдоров оживился. — И уехал тоже. По приезду я припарковал машину на стоянке.

— Теперь про кортик. Я узнал, что это форменное оружие прокуроров СССР. Тебе это о чём-то говорит?

— Нет. — Степан уже второй раз запнулся при упоминании кортика. — Я только знаю, что у моей мамы, той, которая умерла, отец, то есть мой дед был прокурором нашего региона или города, точно не знаю. Но он давно умер, я же его видел, когда был совсем мал, и не помню его.

— После его смерти тебе осталось какое-нибудь наследство?

— Не знаю. Никогда этим вопросом не интересовался.

— Родственники по матери, родной, у тебя есть?

— Честно говоря, не знаю. Не интересовался. Но вопрос хороший, когда выйду отсюда, обязательно постараюсь узнать.

— Уверен, что орудие убийства никак не связано с тобой?

— Да. Я этого ножа, или, как ты его называешь, кортика никогда не видел. — что-то в ответе Фёдорова мне не понравилось, то ли интонация, то ли что-то другое.

— Ясно. В таком случае, до встречи.

— Всего доброго.

После этого, я сразу съездил к Самсонову, перед которым отчитался о нашем разговоре. Новая информация позволила определится с объёмом работ.

— Петрович, первым делом направь людей в этот торгово-развлекательный центр, пускай попробуют получить доступ ко всем видеозаписям с камер наблюдения за 28.06.2019 года. Вдруг Фёдоров не лжёт.

— Может и не лжёт. Почему он только об этом раньше не сказал, времени-то сколько прошло. Я сомневаюсь, что записи так долго хранятся.

— Ему просто вопросов в таком ключе не задавалось. Попытка не пытка.

— Это понятно. Ещё какие коррективы в наши планы?

— Слушай, Фёдоров сказал, что по материнской линии у него были прокуроры в роду. Узнай, осталась ли у него родня из этих прокурорских. Я, кстати, теперь понимаю, как папаша нашего клиента обеспечивал себе безопасность в неспокойные 90-е, видимо, тесть помогал.

— Не исключаю. Я, кстати, — передразнил меня Самсонов, — его помню, сильный был мужчина, крепкий, с характером, старой закалки. В 1998 или 1999 году умер, инфаркт или что-то в этом роде.

— Петрович, у тебя самого какие-нибудь мысли по этому поводу появились?

— Мысли? Вряд ли. Появилось предложение. Ты определился с объёмом работы, но так и не сказал, какие у тебя есть версии. Чего ты хочешь добиться? Я не верю, что ты заставляешь меня работать ради самой работы.

— Понимаешь, версий тут может быть только две. Первая — Фёдоров убил, и тогда все наши действия ни к чему не приведут. Вторая — он не убивал, в таком случае наши действия должны привести к его оправданию.

— Слишком просто у тебя всё выглядит, для дурачков. Например, если он виноват, а мои ребятки найдут доказательства, подтверждающие его алиби, что будешь делать в таком случае.

— Сделаю всё, чтобы Фёдоров вышел на свободу.

— Но эта версия говорит о том, что он убил, что совершил преступление и должен понести наказание.

— Нет, Петрович, нет. Фёдоров, если он даже убил, должен быть осуждён на основании доказательств, которых в настоящее время явно недостаточно. Значит он должен быть оправдан. Что касается наказания, то ни тебе и не мне его определять, для этого есть высшие инстанции. — я поднял глаза в потолок.

— Не согласен я с тобой, Слава. То есть ты считаешь, что убийца может избежать ответственности, если доказательств его виновности нет или их мало. А как же справедливость?

— Справедливость? — переспросил я. — С каких пор ты стал отождествлять это понятие с понятием правосудия. Правосудие — это орудие, позволяющее имитировать то, что мы называем торжеством справедливости. Цель для данного орудия определяем не ты, и не я, а государство, для которого важно лишь наказать, зачастую, не важно кого. Как тут определить соответствие деяния и воздаяния? Не знаешь? И я не знаю. Сам неоднократно мне говорил, что за совершённое убийство необходимо убивать, око за око. Почему же ты соглашаешься с правосудием, которое отмеряет за это лишение свободы, притом я бы не сказал, что длительное. Соотносима смерть, полная и безоговорочная с нахождением в закрытом помещении в течение десяти лет? — Самсонов неопределённо пожал плечами. — Вот!