Называй меня Мэри - Андрей Кокотюха Страница 19

Она подозревала, что по службе с этим сталкивается не одна.

Также предполагала: не всех ситуация настолько беспокоит.

Следом за ней в комнату из кухни шагнул оперативник — высокий, крепкий, с осанкой борца и перебитым носом. Но всю наглядную мужественность приземляли рыжие, прямо-таки оранжевые волосы и веснушки. На вид ему было под сорок, моложе не выглядел, но россыпь на лице делала сыщика похожим на большого ребенка. По всей видимости, мужчина понимал это и давно привык. Но все равно пытался казаться более опасным, морща лоб и постоянно щуря глаза.

Садясь, она перехватила взгляд рыжего. Произнесла, расстегивая верхнюю пуговицу на пальто, как была, в перчатках:

— Вам не нравится, что я села здесь.

— Садитесь, где удобно. — Рыжий повел плечами.

— Тут больше негде. И в квартире, где живет ваш друг, неудобно всюду.

— А-а, — протянул сыщик. — Знаете уже. Вычислили. Мы же раньше не встречались.

— Слушайте, Головко, ну не показывайте себя глупее, чем вы есть. Не включайте это. Мне не нужно.

— Вы о чем?

— То есть придется объяснить. Считайте, загнали на скользкое. — Она сложила тонкие губы в прямую линию, машинально расстегнула еще одну верхнюю пуговицу, осталась сидеть. — Труп молодой женщины с признаками насильственной смерти обнаружили в квартире некого Олега Кобзаря. Два года назад он уволился из органов по собственному желанию. До того служил в отделе особо тяжких преступлений. Тут. — Она похлопала ладонью по колену. — В Святошино. Жил неподалеку от своего бывшего управления, что вполне логично. Не менее логично и правильно, что близкий друг Кобзаря примчался на место происшествия, как только узнал. Даже если не его дежурство, но это уже вообще детали. Убийство раскрывают всем отделом, коллективная работа.

— И вы узнали про здешние расклады у себя в главке вот так, за два часа?

— Два часа — много, капитан. Мне хватило шестидесяти минут. Согласитесь, ситуация нестандартная. Информация пришла сама собой… если целесообразно так сказать.

— Никогда с вами не сталкивался, Вера Павловна. Когда услышал, что сюда почему-то едет сама Холод, даже немножко, знаете, затрепетал.

— Не паясничайте. — Она немного подумала и решила не щадить Головко. — Не всякий рыжий должен притворяться клоуном.

— Слышал, резкая вы. — Тот не обиделся или скорее не подал виду. — Донецкий стиль, фирменный.

— Рыжий — не оскорбление. — Ее лицо мгновенно окаменело. — Чего не скажешь про только что употребленное вами слово. Сейчас «донецкий» тут, в Киеве, звучит как диагноз. Неизлечимая болезнь, носителей которой нужно изолировать или даже уничтожать.

— Не только в Киеве звучит, — парировал Головко.

— Вы только что в который раз пояснили мне, почему началась война. И я понимаю: это мне за рыжего. Мужчину вы бы ударили.

— У женщин из Донецка мужские характеры. Вас ударить — сдачи дадите.

Она встала. Взгляды скрестились.

— Извините, — выдавила она наконец. — Не хотела вас зацепить.

— Хотели.

— Согласна. Хотела. Вижу — удалось. — Губы ее обозначили легкую усмешку. — Один — ноль в мою пользу, капитан Головко. Признайте. И выкиньте Павловну, называйте Верой. Мне так удобнее. Считайте, знакомство состоялось. Хватит лаяться.

Из коридора к ним заглянул толстый опер, похожий в вязаной шапочке на молодой гриб-подосиновик, кашлянул:

— Тут вроде все, Артем.

— Сейчас, Костя, — сказал Головко, не оборачиваясь на голос; когда гриб исчез, шагнул немного в сторону, прислонился широким плечом к косяку. — Буду вас называть, как удобно мне. Говорят, со следовательницей Холод нужно дружить.

— Не хотите? — Брови дернулись вверх.

— Нет. Друзья работают вместе. А вы тут, чтобы забрать дело себе и заниматься им без моего участия.

— Допустим, на то есть причины.

— На что?

— Забрать у вашего отдела и вообще вашей управы это дело. На месте вашего начальства я бы вздохнула спокойно. Конечно, как вы говорите, работать будут все. Но вести буду я. Имею в распоряжении другую группу, в которую вы, Головко, не сможете влиться даже по моему желанию.

— Почему это?

— Опять включаете идиота или правда не дошло? — Вера поднялась. — Вы не заинтересованы раскрыть преступление. Ваш интерес — обелить друга, которого уже объявили в розыск, потому что других подозреваемых нет. И вообще, Головко, вам придется еще сегодня сесть и написать, желательно в подробностях, о своих контактах с Кобзарем хотя бы с начала нынешнего года. — Она перевела дух. — Передать дело мне заставляет одно весомое обстоятельство. Но если бы не оно, вас ни на шаг не подпустило бы к расследованию ваше здешнее, святошинское начальство. По тем самым причинам, Головко. И заставило бы писать то же самое, что прошу я. Вот так.

Рыжий молчал.

«Два — ноль», — с триумфом подумала Вера.

— Возможно, Кобзарь не причастен прямо. Но все равно имеет к убийству какое-то отношение. Мог видеть убийцу, например.

— Где?

— Здесь, в этой комнате.

— Как?

— Надо выяснить. Между ними тут что-то произошло. Видите. — Она обвела вокруг себя рукой. — Следы борьбы. Все разбросано.

Головко не сдержался, хохотнул.

— Что с вами?

— И это все? — Рыжий продолжал смеяться, что выглядело совсем неуместным там, где нашли изувеченный труп девушки. — Недалеко вы так зайдете, Вера Павловна, ох, недалеко. Бдительность следовательницы Холод преувеличена.

Лицо ее снова окаменело.

— Кажется, я просила вас не паясничать, Головко. Не всем рыжим идет.

— Разве я против, что родился рыжим? — Он понемногу овладевал собой. — Следы борьбы, говорите? Когда Кобзарь еще служил, у него на рабочем столе каждый день оставались такие следы борьбы. Вера Павловна, у Олежки ни одна вещь никогда не знала своего места. Образ жизни, понимаете? Ну, вот такой человек! — Он развел руками. — Не везде дерутся, где бардак.

Два — один.

— Не привыкла к неряшливым людям, — произнесла она уже спокойнее.

— Черта характера не лучшая, — согласился Артем. — Однако совсем не означает, что человек, разбрасывающий вещи по квартире, непременно маньяк.

Теперь Вера начала точно так же неспешно застегивать пуговицы.

— Видите, как вы кстати вспомнили. А ведь я собиралась объяснить.

— Вспомнил о чем?

— О ком. Маньяк. Как раз хотела объяснить, почему дело у вас забирают, а вы заговорили-заморочили. Это пятое убийство, Головко.

— Как? — Настала его очередь ловить ртом воздух.