Праздник Святой Смерти - Ирина Лобусова Страница 19

— Но я не советовал бы тебе иметь детей от такого, как Барг, — хмыкнул Григорий. — Это ничтожество. И он никогда не изменится. Люди вообще не меняются. Но, кажется, я тебе говорил об этом не один раз.

— Ты мой единственный друг, — задумчиво сказала Зина, — оказалось, что это именно так. Как странно…

— Не надо меня идеализировать, — снова усмехнулся Бершадов.

— Я не знаю, с какой целью ты это делаешь, — покачала головой Крестовская, — может, у тебя есть какая-то своя, потаенная цель. Но ты действительно меня спас.

— Спасаться надо самостоятельно, — твердо сказал Григорий, — я лишь подтолкнул тебя в нужном направлении. Теперь остается делать выводы и идти вперед.

В этот вечер они засиделись допоздна. Когда Бершадов ушел, был уже час ночи. И Зина, когда легла спать, чувствовала себя совершенно другим человеком. Ей хотелось жить.

Следующий рабочий день начался с совещания в кабинете Бершадова, и Зина впервые увидела Игоря Барга. Было ясно, что младший брат Виктора отныне и надолго будет работать в отделе Бершадова.

Войдя в кабинет, Зина увидела глаза Виктора. Бездонные глаза Виктора Барга… Она невольно отпрянула так, словно наступила на змею.

Она никогда до этого дня не встречалась с братом Виктора. Но, несмотря на то что он был ей незнаком, она узнала его почти сразу же, с порога, уж очень они были похожи, и главное — у них были одинаковые глаза.

Но Игорь был моложе и красивее. Черты лица — более тонкими, словно женственными. Было в нем что-то от беззащитного мальчишки, которого хотелось защитить. Со слов Виктора, который обожал своего младшего брата, Зина знала, что Игорь пользовался огромным успехом у женщин и был еще бóльшим бабником, чем сам Виктор. И действительно, внешность его мгновенно вызывала желание прильнуть к нему, обнять.

Крестовская знала, что Игорь был осужден, прошел лагеря. Но это не отложило никакого отпечатка на его внешность, никак вообще не отразилось на нем. Он очень хорошо выглядел. Казалось, работа в НКВД пошла ему на пользу. И особенно шел ему синий форменный мундир, в котором он явился на совещание.

Игорь тоже узнал ее. Зина поняла, что о ней ему рассказывал Виктор. Едва она заняла свое место, как он сразу подошел к ней.

— Доброе утро! Вы Зинаида Крестовская? Я вас сразу узнал.

— Откуда? — нахмурилась Зина.

— Виктор Барг — мой брат. Он рассказывал мне о вас, и я понял, что это вы. Вы позволите сесть с вами рядом? Все равно мы будем работать вместе.

— Нет, — Крестовская отшатнулась от него, словно он действительно был ядовит, — пожалуйста, не подходите ко мне больше!

Затем, резко вскочив, пересела подальше. Барг был растерян, просто не знал, как реагировать.

Только заняв другое место, Зина вдруг увидела, что за всей этой сценой из дверей наблюдает Бершадов. На его губах застыла легкая, ироничная улыбка. Бершадов любил играть людьми, как шахматными фигурами. Зина поняла, что теперь он играл ею.

21 апреля 1941 года

Совещание шло в обычном режиме. Зина сделала несколько пометок в блокноте. Самым отвратительным было то, что по последнему делу, которым она занималась для того, чтобы отправить его в свой архив, ей пришлось контактировать с Игорем Баргом, довольно много с ним разговаривать. Она с этим смирилась, но каждый раз, обращаясь к нему, чувствовала жуткий дискомфорт. Он прекрасно понимал это, и было видно, что подобное отношение Крестовской его обижает.

Однако как бы там ни было, Игорь был родным братом Виктора. А все, что было с ним связано, внушало ей ненависть и отвращение. И еще сильный страх — страх испытать боль.

Совещание подошло к концу. Зина закрыла блокнот, собираясь выйти из кабинета, как вдруг Бершадов остановил ее буквально в дверях:

— Крестовская! Попрошу остаться. Все остальные свободны.

Когда кабинет полностью опустел, Зина села возле стола, напротив Бершадова.

— Удивлена? — улыбнулся он.

— Немного, — она держалась спокойно, готовая к любому подвоху.

— Я хочу поручить тебе одно дело.

— Для архива?

— Нет. Это дело сейчас расследуется. Оно еще далеко до завершения. И я хочу, чтобы им занялась ты.

— Чтобы я приняла участие в расследовании? — удивилась Зина. Такое Бершадов предлагал ей впервые.

— Именно. Ты должна будешь довести это дело до конца и доложить результат лично мне.

— Хорошо, — она взглянула на Бершадова с любопытством.

— Вот, посмотри внимательно, — он протянул ей несколько фотографий. Зина склонилась над ними. Через мгновение отшвырнула:

— Это твое дело? Убийство детей, девочек?

— В точку. Три девочки были найдены убитыми. Все убиты абсолютно одинаковым способом. Возраст детей — совсем маленький. Самой младшей было 4 года.

— Снова дети! — Зина вдруг почувствовала такой ужас, что ее пронзила дрожь.

Только она немного пришла в себя, смогла посмотреть живыми глазами на мир, и тут такое! Дети, девочки, которые бесконечно ее преследуют! Боль на боль. Стоило ей пережить катастрофу с Баргом, как снова судьба подсовывает каких-то детей! И это Бершадов, который знал всю правду о том, что с ней произошло!

— Почему я? — воскликнула она, не сдержавшись.

Бершадов пожал плечами:

— Я подумал, что это дело будет для тебя интересным. И потом, разве тебе не жаль всех этих убитых детей? Мне казалось, ты будешь заинтересована в том, чтобы покарать убийцу и восстановить справедливость.

— Ты поручаешь мне это дело, потому что я женщина? Это попытка меня оскорбить? — Зина была вне себя, ее буквально трясло от ярости.

— Что ты имеешь в виду? — опешил Бершадов, взглянув на нее с удивлением.

— Ты думаешь, если я женщина, то должна любить детей и умиляться при их виде? Восторгаться, сюсюкать, да? Я тебя огорчу: я детей ненавижу! Всех их ненавижу! Любить надо только своих детей. Своих у меня нет. Поэтому отвечаю на твой вопрос: да, мне их не жаль! Жалеть должны их родители, которые не досмотрели и отдали своих деточек в руки маньяку!

— Браво! Вот именно это я и искал, — ухмыльнулся Бершадов, откинувшись на стуле. — Без всякого сюсюканья и жалости — это здравый подход. Жалость очень сильно мешает в расследовании. Так что именно поэтому я и решил поручить это дело тебе.

— Нет, — Зина уставилась прямо в его лицо, — нет, я его не возьму. Меня тошнит от детей. Я не хочу их видеть. Не хочу общаться с их мамашами. Я не возьму это дело, — повторила упрямо.

— Возьмешь! — Глаза Бершадова сверкнули. — Это приказ! А приказы не обсуждаются. Ты думаешь, мы с тобой с песочнице играемся? Первое, чему ты должна научиться на этой работе — выполнять приказы. Без жалости. Без сожаления. И без жалкой попытки струсить, сказав нет.