Секретный агент S-25, или Обреченная любовь - Валентин Лавров Страница 19

В Москве задувала метель. Ветер неистово мел по мостовой, подымая и яростно бросая в лицо снежную крупу. Пешеходы зябко втягивали шею и спешили укрыться в тепле.

Москва на четвертом году войны изрядно изменилась. Мужское население призывного возраста прорубало туннели в глубоких снегах под Краковом и Львовом, ходило в контрнаступления на Австро-Венгерском фронте, форсировало ледяной Дунаец в Галиции, отчаянно било врага на Румынском фронте возле Серета и у Фокшан, теснило противника на Риго-Двинском фронте, а трупы молодых и сильных мужиков ложились в землю на всем громадном пространстве от Балтийского до Черного моря.

Зато в старую столицу нахлынуло много нового люда, преимущественно восточного типа. И каждый находил в Москве уютное место.

* * *

Чтобы внести свою лепту в общее дело битвы за великую Россию, этим хмурым днем, обрядившись в новенькую солдатскую шинель, забросив за широкую спину вещевой мешок, покинул родной кров неустрашимый воин Аполлинарий Соколов. Стремительным шагом он вышел из подъезда громадного дома у Красных ворот.

На углу Орликова переулка в роскошных, расписных лаком ковровых саночках зябко оправлял синего цвета зипун, крепко перепоясанный толстым шнурком, лихач.

Лихач не обращал внимания на солдата. Соколов, не спрашивая позволения, с хозяйской властностью швырнул в сани видавший виды вещевой мешок. Затем уселся и сам, набросив на колени медвежью полость.

Лихач, возивший особ значительных, капитальных, с презрением сплюнул через губу:

— Угорел, что ль, служивый?

Солдат уставил в лихача стальной взгляд:

— Вези на Брест-Литовский вокзал.

Лихач рассмеялся, с чувством превосходства заговорил:

— Ну ты, солдат, дурак дураком! Сразу видно: в деревне лаптями шти хлебал. С солдатским кошельком на драной собаке верхом ездить, а не в лакированных саночках наслаждаться. Посидел, солдатик, в роскоши, а теперь сползай на сторону!

Соколов первый экзамен на смирение выдержал. Вместо того чтобы кулаком поучить по наглой морде извозчика, Соколов снял вязаную варежку, запустил ручищу в карман, протянул рубль:

— Кстати, а почему ты не в действующей армии? Харчи, видать, дешевы стали, что морду себе сростил, а?

Лихач, уставший от долгого ожидания седока, с удовольствием спрятал целковый в кожаный кошелек, весело сказал:

— Коли уплачено, весело понесем, ветер не догонит! А не в царской службе потому, что я единственный сын у законных родителев, кормилец то есть.

— Гони, кобылий командир! Да не под хвост гляди, а на дорогу.

Сани полетели по наезженному снежному насту Садового кольца, тряслись и весело подпрыгивали на ухабах.

…На вокзальной площади было суетно. То и дело раскатывали автомобили — легковые, с офицерами и порученцами, с крытым верхом и красным крестом на боку — санитарные, перевозившие раненых, ломовые извозчики с тяжело груженными санями. Извозчик нахально заканючил:

— Солдат, добавить бы надо!

Городовой засвистел:

— Проезжай! Не загораживай…

Соколов, взвалив на плечо вещевой мешок, ухватил задок саней. Лихач, не замечая этого маневра и опасаясь штрафа, торопливо дернул вожжи:

— Н-но, пошли, паразиты!

Саночки — ни с места.

Городовой принялся ругаться сильней, огрел лихача кулаком по спине. Лихач хлестал коней, но те упирались, били копытами, скользили по наезженной мостовой — коляска ни с места.

— Что за черт! — Лихач удивленно выкатил глаза. — Как к месту прирос!

Вмиг собравшаяся толпа разглядела маневр солдата и умирала со смеху. Наконец Соколов отпустил задок. Сани рванули вперед, а лихач от толчка едва не вывалился на снег, густо усыпанный конскими лепешками.

Толпа восторженно выдохнула:

— Ну и богатырь! Двух коней солдат одной рукой удерживал. Куда уж германцу с таким справиться…

Соколов направился к вокзальному помещению.