Обретение ада - Чингиз Абдуллаев Страница 19

Он часто думал об этом. Может, каждая любовь, каждое большоечувство людей друг к другу — это величественный вызов смерти, вызов вечности,понимая, что ничто не вечно, что одиночество неизбежно и смерть не приходитодновременно, люди тем не менее осмеливаются бросить вызов судьбе, вечности исмерти. И живут так, словно смерти не существует. Словно вечность, ожидающая ихза порогом небытия, все равно отступает перед этим великим вызовом энтропии,разрушающей все, кроме подлинных чувств. Думая об этом, он приучил себяотноситься к мысли о неизбежном расставании как к своей внезапной смерти, послекоторой не должно быть ни Сандры Лурье, ни его сына — Марка, которому в этомгоду уже исполнилось двенадцать лет. Конечно, Кемаль не имел права жениться итем более разводиться. Не имел права на ребенка. Впрочем, когда он узнал о том,что Марта должна рожать, было уже поздно что-либо предпринимать. Марта всегдабыла беспечной женщиной. И само появление Марка вызвало огромную радость итревогу одновременно. Кемаль слишком долго жил в Америке, чтобы осознавать, какименно будут относиться к сыну советского агента. Помешанные на любви к своейстране и своей свободе, американцы не прощали подобного предательства никому,справедливо полагая, что подобное нельзя прощать ни при каких обстоятельствах.

Теперь, сидя рядом с Сандрой, он вел машину по направлению кцентру города и молча слушал женщину, рассказывающую, как она добиралась доТоронто. В Вашингтоне была нелетная погода, и она не смогла вовремя вылететь вНовый Орлеан. Тогда она решила лететь в Торонто, и едва погода немногопрояснилась, поехала в аэропорт и взяла билет в Канаду.

— Как твоя дочь? — спросил Кемаль. Дочь Сандры двамесяца назад вышла замуж, и он был в числе приглашенных на свадьбу. Но непоехал в Америку. Его связной Питер Льюис справедливо рассудил, что в условияхсжимающегося вокруг Кемаля кольца и слишком откровенного, назойливоголюбопытства американских агентов к своему подопечному в Канаде лететь вЛуизиану будет слишком опасно, и Кемаль вынужден был остаться в Канаде,сославшись на весьма важные дела. Сандра явно обиделась, но ничем не далапонять, как она недовольна. И только теперь, спустя два месяца, спросила:

— Это тебя так волнует? Он помрачнел.

— Ты ведь знаешь, у меня были важные дела.

— Из-за которых ты не мог прилететь даже на несколькочасов, — заметила женщина, — я помню.

— Я ведь тебе объяснял.

— Я помню, — снова повторила она.

— Кажется, мы начинаем ругаться. Она улыбнулась.

— Кажется, да. Он взглянул на нее.

— Не могу понять, когда ты говоришь серьезно, а когдашутишь.

— Как и я.

— По-моему, мы идеальная пара, ты не находишь?

— Да, — согласилась она, — по-моему, тоже. Онлюбил ее и за эти удивительные переходы, когда при любой надвигающейсяразмолвке или ссоре она умела улыбнуться и разрядить грозу, не доводя доразрыва.

— Ты знаешь, — сказал Кемаль, уже въехав в город, —я, кажется, впервые понял, кто ты такая.

— Да? — удивилась женщина. — Это интересно. Икто же я?

— Идеальная женщина для любящего мужчины. Кажется, былатакая пьеса.

— Никогда не слышала. Но все равно приятно. Я должнавернуть комплимент?

— Не обязательно.

— Ты становишься слишком скромным.

— Это возраст, — пробормотал он, — мне ужескоро будет пятьдесят.

— Еще не скоро, — запротестовала она, — тысовсем не старый. И с твоей стороны просто некрасиво напоминать о моемвозрасте.

— Я разве напоминал?

— А кто спросил о дочери? Ты знаешь, у нее должен бытьребенок. Я буду бабушкой, Кемаль. Представляешь: бабушкой! — Онапроизнесла эту фразу сначала по-английски, затем по-французски. Жители Луизианытрадиционно хорошо говорили и на французском языке.

— Ты будешь самой очаровательной бабушкой в Америке.

— И ты будешь встречаться с бабушкой? Вот тогда тыможешь вспомнить и о своем возрасте.

— А я о нем все время помню, — угрюмо ответилон, — и еще о многом другом.

— Ты можешь остановить автомобиль? — вдруг спросилаона.

Он удивленно взглянул на нее, но нажал на тормоза,останавливая машину. Она посмотрела ему в глаза и вдруг, нагнувшись, приблизилалицо и первой поцеловала его. Поцелуй был долгим, словно они проделывали это впервый раз. Очень долгим. Они на секунду забыли обо всем на свете. И в этотмомент в стекло кто-то требовательно постучал.

— Черт возьми, — пробормотал Кемаль, —кажется, даже здесь нам не дадут спокойно сидеть. У дверей автомобиля стоялполицейский.

— Простите, — вежливо сказал он, — но здесьнельзя останавливаться.

Вам нужно проехать немного вперед.

— Спасибо, офицер, — улыбнулся Кемаль, — мысейчас проедем. Извините нас.

— Ничего, — улыбнулся полицейский, — выделали это так здорово, что мне не хотелось вас отвлекать.

Сандра улыбнулась.

— Благодарю вас, — сказала она на прощанье. Онипроехали немного вперед.

— Кажется, нам придется остановиться еще раз,неожиданно нахмурилась Сандра, у нас просто нет другого выбора.

Он снова взглянул на нее.

— Что случилось?

— А ты не догадываешься? — так же мрачно спросилаона.

— Что-нибудь случилось?

— Конечно.

— Ничего не понимаю. Почему нам нужно останавливаться?

— Отель рядом, — показала она на здание с правойстороны. И широко улыбнулась.

— Господи, — прошептал он, — ты действительнонеобыкновенная женщина.

Я согласен.

И повернул автомобиль к отелю.

Они никогда не уставали друг от друга. Каждая встреча,десятая, сотая, тысячная, словно открывала нечто новое в каждом из них. Этобыло даже не влечение, это было нечто необъяснимое и тревожное. Люди называлиэто Любовью, а ему казалось это погружением друг в друга. И чем глубже бывалопогружение, тем интереснее бывали они друг для друга, открывая в своем партнереновые, ранее неизвестные черты. Только интимное общение способно обнажитьчеловеческую душу и выявить все качества характера. Только здесь отчетливовиден характер человека — замкнутого или открытого, благородного или подлого,доброго или злого. Только в эти моменты человек сбрасывает маску, становясьсамим собой. И, может быть, худшая из профессий — лицедейство «жриц любви»,умудряющихся притворяться даже в эти мгновения откровений. Но лишь когдаприменяются механические приемы любви, не способные затронуть душу женщины. Итолько подлинное чувство, коснувшись души самого развращенного существа, способнопреобразить его, даруя истинное, а не притворное наслаждение своему партнеру.