Убийство на виадуке. Три вентиля - Рональд Нокс Страница 18

– Пока что это лучшее из решений, – согласился Гордон. – Всегда говорите правду, и люди вам ни за что не поверят.

– Но с чего ей не верить мне?

– Для этого нет ни единой причины, просто не поверит, и все. Хотя это и выглядит сатирой на человечество, но я неизменно убеждаюсь, что самый надежный способ скрыть что-нибудь – прямо заявить об этом факте. При этом люди всякий раз полагают, что ты морочишь им голову или язвишь, в итоге тайна остается тайной.

– Вы старый недоверчивый саддукей [16]. Ни за что не поверю, что такая женщина столь низкого мнения о людях.

– Какая «такая»?

– Как на снимке.

– Вы уже влюбились в нее? Мерриэтт, сдается мне, у вас прибавится хлопот со всеми этими похоронами и свадьбами.

– Не болтайте чепухи, – перебил Ривз. – О женщинах я не имею ни малейшего представления – разве что некоторые из них настолько уродливы, что я узнаю их, встречая на улицах. Эта явно не относится к их числу. Но я немного научился судить о людях по лицам, и, по-моему, это лицо женщины, которая откровенна сама с собой и ждет от окружающих такой же прямоты.

– Давайте посмотрим еще раз, – предложил Гордон. Мерриэтт вынул снимок, его снова пустили по рукам. – Пожалуй, вы правы, – признал Гордон. – Меня занимает то, что женщина привлекательная, но не красавица – я о том, что ее красоту не назовешь классической, – приняла столь серьезный вид, пока фотограф снимал ее. Мне кажется, мистеру Кэмпбеллу могло бы хватить сообразительности пошутить с ней или, по крайней мере, посоветовать ей облизнуть губы.

– Вы правы, – согласился Кармайкл. – Вид у нее чрезвычайно серьезный, но мне кажется, тем лучше, когда речь идет о портрете. Вы когда-нибудь задумывались о том, какое преимущество по сравнению с нами будут иметь историки будущего? Вспомните, как поздно сама портретная живопись вошла в историю: пожалуй, справедливо будет указать, что миниатюрный набросок Эдварда II на полях старинной хроники – самый ранний из портретов, какой только сохранила для нас английская история. А когда портретная живопись наконец появилась, как быстро это искусство стало искажать действительность! Мы видим, что Гольбейн говорил правду, но уже к временам Ван Дейка ее начисто вытеснила придворная лесть. А историки будущего смогут увидеть, какими мы были на самом деле.

– А мне это лицо, – признался Ривз, – кажется печальным – лицом женщины, которая видела немало бед. Почему-то мне кажется, что она привыкла вот так серьезно сжимать губы.

– Едва ли вы получили представление о типичном для нее выражении лица, – вставил Мерриэтт.

– Откуда вы знаете? – изумился Ривз.

– Видите ли, Кэмпбелл показал мне ее недавний снимок, и на нем она выглядит совсем иначе.

– В таком случае, – высказался Гордон, – бессмысленно обсуждать портрет, если завтра же Ривз намерен увидеть прелестный оригинал. Я хотел бы узнать вот что: есть какие-нибудь возражения против игры в бридж?

– Удачная мысль, – ответил Мерриэтт, – так мы отвлечемся от убийства. По-моему, все вы слишком увлеклись этим делом.

– Ладно, – согласился Ривз, – но тогда не внизу, а у меня. Что толку иметь собственный камин, если не разводить огонь в октябре?

Комната Ривза заслуживает, пожалуй, более подробного описания, нежели приведенное ранее. Некогда она была лучшей спальней вдовьего дома, а к моменту перестройки под клуб, когда другие комнаты разделили перегородками, ее по какой-то причине пощадили. В итоге бывшая спальня осталась почти не пострадавшим образцом архитектуры ранней эпохи Тюдоров: здесь были окна в частых переплетах, помещающиеся в глубоких нишах; темные несимметричные балки поддерживали оштукатуренный белый потолок; стены были обшиты дубовыми панелями, а открытый камин сложен из настоящего старого кирпича. Когда огонь в нем, нехотя после долгого бездействия, наконец разгорелся и принялся отбрасывать мерцающие отблески там, где электрическое освещение создало приглушенные полутона, возникшее ощущение комфорта будто бы рассеяло все мысли о сложностях расследования, об убийцах, безнаказанно разгуливающих по всему миру, и о разверстой могиле, ждущей на кладбище в Пастон-Отвиле.

Гордон пристроил фотографию на выступающий карниз стенной панели.

– Вот, Ривз, – объявил он, – садитесь напротив дамы и вдохновляйтесь, глядя на ее изображение. Не стану обнадеживать вас и обещать, что она улыбнется в ответ на ваши старания, но эта перспектива и вправду могла бы воодушевить.

Вскоре все присутствующие погрузились в почтительное молчание и сосредоточенность, которым способствовала игра, и портрет мисс Рэндолл-Смит почти не удостаивался их внимания, хотя, вероятно, и с самой дамой, присутствуй она здесь, обращались бы столь же бесцеремонно. Ривзу, однако, было сложно отвлечься от этого предмета, и когда ему, как «болвану», недолго приходилось бездействовать, его взгляд сам собой устремлялся на снимок. Может, это лицо и заманило Бразерхуда к его необъяснимой участи? И эта женщина даже была сообщницей, ныне обремененной хранением постыдной тайны? А может, в этом деле она потерпевшая, тщетно ждущая вестей от Давенанта и понятия не имеющая, что это Давенант ждет погребения в Пастон-Уайтчерче? Несчастная женщина, в любом случае казалось, что ее ноша слишком тяжела – гуманно ли причинять ей боль настойчивыми и докучливыми расспросами по расследованию? Ривз растоптал в себе росток слабости: другого пути нет, мисс Рэндолл-Смит придется поставить перед фактами. В отблеске огня в камине, заслоненное от яркого света лампы, это лицо казалось еще милее. Ривз подошел взглянуть на него как раз в тот момент, когда сыграл последний козырь.

– Боже милостивый!

Обернувшись в раздражении от прерванного хода мыслей, остальные увидели, как Ривз в ужасе уставился на фотографию. Быстро шагнув к лампе, Ривз повернул ее в сторону, чтобы она светила прямо в стену. И тогда все присутствующие тоже слегка побледнели. Дама на снимке улыбалась.

Конечно, это был лишь легчайший намек на улыбку, которому невозможно дать определение или обвести очертания. Тем не менее у всех четверых мужчин одновременно сложилось впечатление, что выражение лица, находящегося перед ними, и характер его обладательницы в целом изменились за то время, которое понадобилось, чтобы сыграть три партии в бридж. Неопределенным образом лицо стало более одушевленным и красивым, но почему – неизвестно.

– О, ради всего святого, давайте покончим с этим ужасом! – воскликнул Мерриэтт. – Ни к чему ввязываться в такие дела, неизвестно, с чем столкнешься. Ривз, я понимаю, что незаконченное расследование ранит ваше самолюбие, но, по-моему, продолжать его было бы ошибкой. Видите ли, Бразерхуд не производил впечатления благоразумного человека, я всегда чувствовал в нем какую-то ненадежность. Так что давайте на этом и остановимся.