Под псевдонимом "Мимоза" - Арина Коневская Страница 18

— А вы прекрасно выглядите, браво, Мари!

От прозвучавшей русской фразы Маша оцепенела. Потом резко покачнулась на высоченных каблуках, но все же устояла. И снова застыла, не в силах обернуться. Однако этого и не требовалось — перед нею уже возвысилась монументальная фигура.

— Что ж не узнаете старых друзей, Мари? Какими здесь судьбами? — воскликнул Корф.

Да, это был именно он — тот самый русский аристократ. Рядом с ним стояла привлекательная девушка, в которой Маша не сразу признала племянницу графа Зину. Настолько та была искусно обработана лучшими визажистами Европы, что от скромной продавщицы сувенирной лавки не осталось и следа: ясно было, что девица — «на выданье».

— Рада вас видеть… гм… вот уж не ожидала, — еле выдавила из себя Мимоза, в замешательстве глядя на них.

— Чему ж тут удивляться? Мы все здесь оплетены родством, все мы — братья! А вот вас, Мари, встретить в Ильштетте действительно невероятно! — заметил он, обращая к Маше вызывающе-вопросительный взгляд.

— Ах, Вадим Ильич, ничего особенного в этом нет, я ведь здесь как «гостевой профессор», а граф Бестрем — мой здешний шеф.

— О, прекрасно! А знаете ли, мы с вами здесь — не единственные русские, — торопливо промолвил Корф и, слегка бесцеремонно взяв Машу под руку, потянул ее за собой. Сопротивляться было уже поздно, когда граф подвел Ивлеву к невысокой черноволосой, гладко причесанной даме. На отвороте ее темного строгого костюма блистала старинная бриллиантовая брошь замысловатой формы.

— Ваше высочество! Позвольте представить вам соотечественницу — профессор Мария Ивлева, — отрекомендовал Мимозу Корф, почтительно склонив голову.

— Очень рада! Мария Владимировна, — приветливо произнесла претендентка на российский престол, — сдержанно улыбнувшись.

Так вот она какая — Великая княгиня, — пронеслось в голове Маши, до сих пор имевшей весьма поверхностное представление о «Кирилловичах». Вспомнилось почему-то лишь одно обстоятельство: дедушка этой дамы — Великий князь Кирилл был одним из первых Романовых, кто отрекся от царя Николая, присягнув на верность Временному правительству.

— Вот неожиданность какая, ваше высочество! — не преминула Мария высказаться с легкой иронией, — даже не знаю, как обращаться к вам. Ведь я, недостойная, впервые вижу столь близко представителя царской фамилии — это огромная честь для меня!

— Ну что вы, госпожа Ивлева! Смущение вам, госпожа профессор, не к лицу. Мне приятно было познакомиться. Если будете в Мадриде, милости прошу к нам! Надеюсь, граф сопроводит вас. Не так ли, Вадим Ильич?

И Корф, приложившись к руке «высочества», суетливо распрощался с Машей и растворился в толпе.

Тем временем в зале зажигались люстры, камерный оркестр наигрывал Шуберта и Мендельсона вперемешку с вальсами Штрауса. Разговоры гостей, уже впитавших в себя не один бокал шампанского, обретали все больше непринужденности, а официанты сновали между ними во все более убыстряющемся темпе свадебного кружения. И этот момент Мими сочла самым подходящим, чтобы сбежать от многоликой толпы. Однако внезапно была остановлена преградившей ей дорогу и радостно улыбавшейся Консуэло. Графиня держала под-руку высокого, слегка сутуловатого господина в светлом костюме. Серые глаза незнакомца пристально остановились на лице Мимозы.

— Не убегайте от нас, фрау Лаурин! Позвольте представить вам друга нашей семьи, — поспешно воскликнула графиня Бестрем.

— Ме-ня зо-вут Вильгельм Герлинг, я — из-да-тель, — медленно произнес он и взглянул на Машу с любопытством.

— Вы говорите по-русски? — удивилась она.

— Неть, толко у-чусь, — отчеканил Герлинг и по-немецки продолжил: — от Консуэло наслышан о вас. Я ведь еще ни разу так прямо с русскими не общался. Если позволите, приглашу вас как-нибудь на кофе?

Согласно кивнув ему и обнявшись с Конси на прощанье, профессор Ивлева опрометью выскочила на площадь. И в сумерках жадно вдохнула в себя холодный влажный воздух баварской зимы.

* * *

Поздним вечером фроляйн Эйманн разразилась потоками красноречия:

— Еле ноги унесла с этого сборища! Ненавижу аристократов! И цто они из себя строять? Селовек це не виновать, в какой семье родилься, соглясна?

— Кто же спорить будет, Анитхен! Никто себе родителей сам не выбирает!

— Карашо есе, цто у нас в Германии титули дворянски офисиально нисего не знацатся. А есе лучче в Австрии — там они вообсе отменени. Видис, какая я социалистка: от каздого по способностьям — каздому — по труду. Так долзно быти и толко так! — резко бросившись в кресло, возопила юная доцентша.

— Эту самую установку нам с детства и внушали, как верх справедливости! Но помнишь, Анитхен, евангельское? — посмотрите на лилии полевые, на птиц небесных, которые не трудятся, не прядут, а Господь одевает их получше царя Соломона?

— Ах, Мари, да я до сих пор этого признати не могу, как Ти не крути — это все равно несправетливое! Прости менья. Но твайя релихия мозьги Тебье затемьняеть! — с упорством возразила фроляйн и молча откупорив бутылку Кьянти, выставила на стол нехитрое угощенье. Потом медленно погрузилась в воспоминания об ужасах междоусобной ирландской войны.

Поздней ночью Маша вдруг вернулась к началу их разговора:

— Что же аристократов касается, то для меня они — существа экзотические. Но они очень разные: Бестрем — профессор, а княжна Зина — дочь моих венских знакомых, работает продавщицей. Ей-то высокий титул только жить нормально мешает. А потомок нашего выдающегося фельдмаршала Барклая де Толли шофером был. Так что Бог им судья!

— Верно, Мари, они — разние. Но их всех, сеходнья там плясавших, цто-то такое невидимое все равно обидиньяль!

— Может быть, родство? — заикнулась Мими и с улыбкой добавила: — А может все-таки — масонство?

Реакция фроляйн Эйманн на эти слова оказалась для Маши весьма неожиданной: подруга вмиг помрачнела и тихо бросив, — мозет быти! — спешно удалилась к себе.

* * *

Утром при переходе улицы Ивлева встретила Корфа. Они спустились в «Colosseum», полуподвальное кафе на центральной площади, где в полутемном зальчике царила таинственная тишина.

— А ведь я ваш должник, Мари! Сегодня угощаю я, в знак благодарности за Дом ученых, помните? — медленно усаживаясь за двухместный столик, проговорил он, молниеносно доставая что-то из своего нагрудного кармана и подавая Ивлевой. Это была половинка потемневшей старинной монетки — такую же на мюнхенском перроне вручил ей несколько месяцев назад Антон Лаврин и просил Машу всегда носить ее с собой, объяснив при этом:

— Если кто-то когда-нибудь предъявит тебе другую половинку — этому человеку можешь доверять!

Ивлева усмехнулась тогда — ну прямо как в шпионском романе. Неужели нельзя ничего поостроумнее придумать? Теперь же она потеряла дар речи. А граф тем временем заказал морской салат и бутылку «божоле», потом прошептал: