Дом обреченных - Барбара Вуд Страница 18

Я отвернулась от Колина и спрятала лицо в ладони. Я слышала, как его голос продолжал.

— Мы втроем нашли вас там, стоящей над их телами, совершенно потрясенную. Вы не плакали, Лейла, не издали ни звука. Вы были просто маленьким пятилетним ребенком, изумленно смотревшим на двоих людей, лежавших на земле. Дядя Генри поднял вас и понес домой, а я поскакал в Ист Уимсли за доктором. Тео нашел вашу мать в саду и привел ее в дом, где она должна была узнать новость.

Ладони Колина вновь легли на мои плечи, но на этот раз мягко.

— Вы не издали ни единого звука, Лейла, ни в тот день, ни на следующий. И вы не могли есть. Вы просто сидели в своей комнате с неизменно изумленным выражением лица. Но ваша мать рыдала. Она рыдала так громко, что ее было слышно во всем доме. Как это ужасно. Я никогда не знал такого черного дня.

Мне удалось вновь обрести дар речи:

— А что случилось потом?

— А потом вы обе исчезли. Рано утром, на третий день после происшествия, мы услышали шум колес на подъездной аллее и обнаружили, что исчезла легкая двухместная повозка. Вы и ваша матушка уехали в ней, оставив все ваши вещи. Она даже саквояж не собрала.

— И никто не последовал за нами?

Он молчал.

Я повернулась к нему:

— Убитая горем вдова и пятилетний ребенок были членами вашей семьи, и никто не поехал за нами?

— Лейла, прошу, послушайте…

— Значит, мы должны были жить в зловонии и нищете трущоб, моя бедная мать, худая, как скелет, и я, потерявшая память, пока вы жили в вашей жирной роскоши, как будто нас не существовало! — Мой голос сорвался на крик. — Как вы могли спать по ночам! — пронзительно кричала я, — вы, чудовища! Все вы!

Сжав кулаки, я колотила ими Колина в грудь, пока мои колени не ослабли и я не припала к нему, всхлипывая. Его руки тотчас же подхватили меня, успокаивая, давая мне ту заботу, в которой я так нуждалась двадцать лет назад. Все повторилось, как вчера, моя душа рыдала о моих несчастных отце и брате, о страданиях, которые пришлось вынести моей матери. Но на этот раз я плакала и еще об одном существе. О том пятилетнем ребенке, чья память была стерта трагедией.

Так мы стояли долго, Колин и я, пока я изливала свое сердце в его залитый слезами лацкан.

Спустя некоторое время я смогла вставить между вздохами:

— Я не помню этого. Я не помню этого.

— Бог милостив к тебе, Лейла, — шепнул он мне в волосы, — это хорошо, что ты не помнишь.

Я отпрянула от своего кузена и посмотрела на него долгим суровым взглядом. В его глазах были грусть и отчаянье, лицо застыло. Теперь в нем появилось что-то еще, что-то неуловимое и неопределенное…

— Вы рассказали мне не все, да?

Он отвел глаза.

— Я ничего не утаил.

— Не лгите мне, Колин, я этого не заслужила. С каждым часом я все глубже и глубже запутываюсь в трагедии Пембертонов. Я была частью ее. В большей степени, чем любой из вас. Я имею право, Колин, на полную правду.

Когда его глаза встретились с моими, я знала, что победила. Как бы это ни было мучительно, я должна была знать. Ради моей матери. Двадцать лет она несла эту ношу, теперь пришла моя очередь взять ее на себя. Это был мой долг перед ней.

— Полная правда, — серьезно заметил он, — касается вашего отца. Или, более точно, рода Пембертонов. Лейла, давайте присядем.

Мы подошли к скамейке и сели, привалившись к деревянной стене. Запахи сена и кожи смешивались с тихим ржанием лошадей, придавали этому месту атмосферу нереальности, как будто мы унеслись за мили и годы от всех остальных.

Я вновь услышала его голос, монотонно звучавший у моего уха. Когда он говорил, перед моими глазами возникали картины.

— То, чему вы оказались свидетелем в тот день, и чего вы не помните, случалось здесь и раньше. Это наследие крови Пембертонов, откуда оно взялось, никто не знает, но оно проявляется в форме ужасного безумия. У вашего отца не было ни таинственной лихорадки, ни загадочной болезни; он попросту стал жертвой безумия Пембертонов. Через поколения проходят истории о диких убийствах и странных смертях. Некоторые из легенд, которые вы слышали о Херсте, основаны на реальных событиях нашей истории, и для местных это повод избегать нас. Мы известны как проклятый род, проклятие наше — в дурной крови, и это обрекает любого и каждого из Пембертонов на судьбу самую ужасную, какую только можно себе вообразить.

Я взглянула на него в полном изнеможении. Я была усталой и бессильной, измотанной, словно проехала много миль.

— Любого и каждого из Пембертонов?

Он серьезно кивнул.

— Если верить истории, которую рассказал мне сэр Джон, ни один из Пембертонов за всю историю рода не избежал этого. Тем или иным образом, в разное время сумасшествие может проявиться.

— Но ведь это же абсурдно! Даже если безумие наследственно, оно редко поражает все потомство и обычно минует одно-два поколения.

— У нас не так. Мы — обреченный род.

Обреченный. Бесплодный. Безнадежный. Значит, вот чем обусловлена эта атмосфера мрачности, которую я почувствовала вокруг дяди Генри. Возможно, вследствие некоторых смутных воспоминаний детства, может быть, услышав разговоры взрослых о неизбежности рока, но вид моего дяди напомнил мне, что он — обреченный человек.

— Это притянуто за уши, Колин. Я не могу в это поверить.

— Почему же, как вы думаете, ваша мать забрала вас отсюда? Чтобы вы не смогли вспомнить то, чему были свидетельницей в роще? Возможно. Но я думаю, она увезла вас отсюда в надежде, что может спасти вас от судьбы, которая вас ожидала.

— Нет, нет, нет, — повторила я несколько раз, — это бессмысленно, я отказываюсь в это верить.

— Сэр Джон убил себя, выбросившись из восточной башни. Его родной брат Майкл отравил свою мать и себя. Это идет в глубь времен, далеко в глубь. Мой собственный отец избежал рока, погибнув от несчастного случая. Иначе и он тоже прошел бы путь всех Пембертонов.

— Мне плохо, Колин. Проводите меня обратно в дом.

Мы оба неуверенно встали, я оперлась на него. Сказанное им раньше о том, что я буду настроена против него за то, что он сказал мне правду, начинало сбываться. Колин стал носителем очень плохих известий; он превратил мою жизнь в кошмар, и в эту секунду все мое негодование было направлено против него.

Он, должно быть, почувствовал это, возможно, по моему встревоженному тону, или по тому, что я не смотрела на него.

— Я не хотел вам всего этого рассказывать. Это не привело ни к чему хорошему. Все же вы должны были знать. Вы настаивали. Теперь моя единственная надежда, Лейла, что вы немедленно покинете Херст, вернетесь в Лондон и начнете новую жизнь с вашим Эдвардом. Забудьте нас. Никогда о нас не вспоминайте.