Темная сторона луны - Джон Диксон Карр Страница 18

– Я не думаю, что вы это делали. Это было недостойное предположение, и я вновь приношу свои извинения. Но у меня в самом деле было впечатление, что некоторое время назад вы, казалось, весьма интересовались Мэдж. В отсутствие другого кандидата я подумывал об этом.

«Кандидата? Кандидата? Ну и каким образом, – думал Алан, – предполагается отвечать на подобное замечание? Я мог бы сказать, – продолжал он размышлять, что, возможно, Мэдж и могла одержать очередную победу, если бы я не увидел Камиллу и не влюбился в нее по самые уши. Но я не очень понимаю, как могу сообщить об этом старикану, и вообще, что, к черту, все это означает?»

Но Алан тут же был избавлен от необходимости отвечать.

– Здесь существует еще одна трудность, – сказал Генри Мэйнард, доставая кольцо для ключей и крутя его на пальце. – "Я думал, что большой беды не будет, если я все расскажу вам обоим. Проблема заключается в том, что я не могу этого сделать; физически не могу! Сочтете ли вы меня излишне щепетильным, мистер Грэнтам, если я попрошу вас покинуть нас, пока я буду рассказывать продолжение истории доктору Феллу? Вы ведь не будете слишком возражать?

– Я ничего вовсе не буду возражать, мистер Мэйнард. Извините меня!

– Одну секунду! – Кольцо перестало крутиться. – Что бы я ни думал о вашем суждении, мистер Грэнтам, я испытываю глубочайшее уважение к вашей скромности. Вы ведь не передадите Мэдж ни одного слова из тех, что были здесь произнесены?

– Я не скажу ни Мэдж, ни кому бы то ни было еще, – ответил Алан. – Теперь извините меня.

И он промаршировал из комнаты, кипя негодованием.

Алан не особенно возражал против того, что его выслали с комнаты, примерно этого он и ожидал. Но самым невероятным было думать, что он мог бы пойти к Мэдж и сказать: «Слушай, малышка: твой папаша думал, что я мог строить тебе глазки (или даже больше того) под старыми добрыми южными магнолиями. Кто строил тебе глазки, Мэдж?»

Нет, это было совершенно невероятно! Неужели папа Мэйнард действительно воображал, что он может выложить все это Мэдж?

И пока Алан кипел негодованием, его мысли вновь вернулись к Камилле. Он спускался по ступенькам, где свет чуть пробивался через маленькое лестничное окошко, когда почти налетел на кого-то, кто поднимался вверх.

Пришелец, невысокий, плотного сложения, красивый молодой человек лет тридцати, был одет в консервативный угольно-серый костюм и нес с собой черный медицинский чемоданчик в левой руке.

– Добрый день! – сказал он приятным голосом. – Вы Алан Грэнтам, не так ли? Я Марк Шелдон.

Он пожали друг другу руки. Доктор Шелдон несколько удрученно приподнял свой чемоданчик.

– Не знаю, зачем я вытащил это из машины. Я здесь не по профессиональным делам. Сила привычки, полагаю – я действительно совершаю послеобеденный объезд. Как вам кажется, могу я вторгнуться к отцу семейства и сказать кое-что?

– Если только вы не хотите сказать кое-что исключительно важное, я бы вам не советовал сейчас это делать. Он говорит с доктором Феллом, и он не в настроении.

– Хорошо! – заколебался Марк Шелдон. – С одной стороны, это важно; с другой – нет. Будем считать, что дело подождет. Да, – продолжал он, когда они вместе топали вниз по ступеням, – я слышал, что доктор Фелл здесь, во всем блеске своей славы. Вы встречались с остальными?

– Я уже знал Камиллу и Мэдж. Мы познакомились с миссис Хьюрет и мистером Крэндаллом.

– Валери здесь уже нет. Как только кончился дождь, мне сказали, что она схватила машину и поспешно умчалась. Старый Радамант… Я имею в виду Радаманта…

– Радаманта, судью или критика? Иначе говоря, Боба Крэндалла?

– Он в библиотеке, ораторствует. С ним Мэдж и Камилла. А Камилла… что вы ей сделали?

Алан взорвался:

– Она уже для вас Камилла, так, что ли?!

Пройдя мимо этажа со спальнями, они спускались по главной лестнице в большой главный холл. Красивый молодой доктор обладал легкой, непосредственной манерой общения, а его курчавые волосы были такого темно-рыжего цвета, что казались почти черными.

– Иногда, – сказал он, – мне кажется, что в этом доме каждый нуждается в успокоительном. Я ничем не хотел вас обидеть, честное слово! Камилла в ярости, вот и все, а Мэдж думает, что это из-за вас. Янси и Рип в подвале, должно быть, с ненавистью смотрят друг на друга. Извинитесь за меня перед остальными, мне нужно бежать. Вы знаете, где они сейчас, не так ли?

Алан знал. В нижнем холле дедушкины часы, точность хода которых не пострадала за более чем двести лет, показывали двадцать минут пятого. Дверь в библиотеку была широко открыта. Доктор Шелдон взял шляпу со стола и покинул дом, оставив внутреннюю дверь неприкрытой. А Алан направился в библиотеку, на звук громкого голоса.

В библиотеке на викторианской софе с желтой обивкой, в коричнево-бежевом платье, сидела, наклонив золотистую головку вперед и внимательно слушая, Мэдж Мэйнард. Позади рояля в одном из углов сидела Камилла и слушала гораздо менее внимательно. Боб Крэндалл стоял по другую сторону рояля, декламируя. Он был весь в стихах и полете, слоги перекатывались и взмывали ввысь.

В философию вдавались:

Где Адам ребро оставил?

Что насчет войны в Европе?

И «Геральд» ли «Триб» обставил?

[2]

Мир теперь гораздо лучше, Все же должен вам сказать, Что тоскую по пирушке, Когда номер сдан в печать.

Здесь он прервался, заткнул большие пальцы за ремень и принял напыщенный вид.

– Да, – сообщил он Камилле, – это довольно простенькая вещица, говорите вы. И все же она всегда мне нравилась. Она нравилась бы мне еще больше, если бы будущий поэт не употребил словечко «обставил». Никакой газетчик в жизни не скажет «обставили», так же как он никогда не скажет «первая страница», он скажет «первая полоса». Мы сказали бы «обошли», если вообще что-то сказали бы. Вот уже сорок лет или около того я помню об этом. Со всеми чертовыми большими синдикатами, сожравшими каждую чертову газету в городке, какие у вас могут остаться шансы?

Мэдж подняла голову:

– Мистер Крэндалл, должны ли вы быть таким серьезным?

– Да, молодая женщина, когда я испытываю такие сильные чувства. У меня простая, примитивная натура. Я не могу не взвыть, получив пинок, и не чертыхаться, когда я зол. А в эти дни вполне достаточно всего, что может привести нас в бешенство.

Алан спустился по четырем ступенькам в библиотеку. Над камином в этой впечатляющей комнате висел портрет в полный рост, написанный маслом, на которым была изображена грациозная, светловолосая, голубоглазая женщина в вечернем платье по моде тридцатых годов. Алан едва взглянул на него. Он смотрел на Камиллу, которая привстала со скамейки за роялем, а потом снова села. Ее сходство с ангелом Боттичелли, розовым и белым, не могло скрыть даже выражение ее лица, еще более надменное, чем у Боба Крэндалла.