Тайны архива графини А. - Александр Арсаньев Страница 18

ЭТО БЫЛ НАТЕЛЬНЫЙ КРЕСТ ПАВЛА СИНИЦЫНА.

Голова у меня пошла кругом, лишь только я осознала это.

— Только вы уж не выдавайте меня, — говорил в это время Аким. — Я человек маленький, долго ли меня обидеть.

Потрясенная его приношением, я только кивнула ему в ответ, и, немного успокоенный, он наконец оставил меня одну.

— Так вот где, Павел Семенович, вы потеряли свой знаменитый крестик, — произнесла я вслух, и слезы снова навернулись мне на глаза.

Картины, одна страшнее другой, приходили мне в голову. Образ Павла Ивановича, еще недавно вызывавший у меня самые добрые чувства, рисовался теперь в самых зловещих тонах, и скоро приобрел совершенно демонические черты.

Одиночество, полумрак и завывающий за окном ветер настроили меня на мистический лад, и в голову пришла идея о тайной организации в духе черного франк-масонства, членом которой мне виделся господин Синицын. Ничем другим я не могла объяснить его более чем странный приезд на постоялый двор в ту страшную ночь, и последовавшую за этим смерть Александра.

Я уже не сомневалась в том, что именно Синицын убил моего мужа, нательный крестик этого мерзавца жег мне руки, и я снова подумала, что никогда не смогу «возлюбить» своих врагов.

«Что еще могло заставить этого человека поднять руку на близкого друга?» — вновь и вновь задавала я себе вопрос и терялась в догадках.

О сне уже не могло быть и речи, и я присела к столу, чтобы привести свои мысли в порядок.

Прежде всего я еще раз внимательно рассмотрела крестик, пытаясь отыскать на нем хоть какие-то следы тех событий, при которых он был потерян. Синицын носил его на толстом шнурке, который или перетерся от старости, или был порван — понять было невозможно. И мне ничего не оставалось делать, как выдвигать одну гипотезу за другой, вспоминая все новые и новые признаки тайного злодейства Синицына. «Может быть, тут замешана женщина? — подумала я, вспомнив французскую поговорку. — Судя по тому, что я узнала о Синицыне от Ксении Георгиевны, это вполне может оказаться правдой. Только при чем тут Александр?» Я не допускала мысли, чтобы муж мне изменял. А только в этом случае у них с Синицыным могло возникнуть нечто вроде соперничества.

«Но этого не могло быть. Я бы почувствовала, от любящей женщины невозможно скрыть даже маленькое увлечение, а поводом для убийства, насколько я понимаю, может явиться только страсть — не меньше. К тому же в таких случаях уместна дуэль. А тут…» Я поймала себя на том, что до сих пор не задалась вопросом, каким образом был убит Александр. Оказавшаяся в моих руках улика сообщила мне имя убийцы, но не раскрыла способа преступления.

Вряд ли это было результатом прямого физического воздействия. Я уже упоминала о громадной физической силе Александра. Синицын же был довольно тщедушен. Не говоря о его слуге, или кем он там был для него.

Кроме того, если даже допустить такую версию, то это не могло бы произойти без шума. Но ни Аким, ни его жена ничего не слышали, хотя их кровать находилась за стеной, во всяком случае, в данный момент его храп был слышен мне достаточно хорошо.

Да и на теле моего мужа не было обнаружено никаких следов борьбы или ранения. Скорее всего, это был яд — оружие трусов и подлецов.

«Постараюсь восстановить ход событий, — решила я и попробовала это сделать с самого начала. — Итак, Александр появился на постоялом дворе к вечеру. И, если верить Акиму, был сильно чем-то взволнован или расстроен. Он долго не ложился спать, может быть, потому, что ждал гостей. Да, скорее всего, они договорились здесь встретиться, но зачем?»

На этот вопрос ответа у меня не было, и я решила не застревать на нем.

«Они о чем-то говорили или спорили… Аким говорит, что иногда они даже переходили на крик… Но, зная их традиционную манеру общения, я этому не удивилась.

Потом они попросили вина и закусок. То есть к тому моменту они не поссорились или даже наоборот — хотели отметить какое-то событие. Ни Синицын, ни Александр не отличались пристрастием к вину и без повода почти не выпивали…

А наутро Аким нашел только бездыханное тело Александра. Синицын со своим наперсником сбежали среди ночи. Именно это и лишало меня последних сомнений в вине Павла Семеновича. Появившись ночью, он и покинул постоялый двор до рассвета. И если бы не маленький крестик, мне бы и в голову не пришло, что за гости были здесь в ту ночь.

Значит, это был холодный расчет, или Синицын убежал, испугавшись дела рук своих? Теперь это уже не имело значения, тем более что ни самого Павла Ивановича, ни единственного присутствовавшего при преступлении свидетеля тоже не было в живых».

Только теперь я вспомнила, что убийца моего мужа отправился на тот свет и тоже не без чьей-то помощи.

«Ну что же, возмездие не заставило себя долго ждать… — подумала я. — Но чьими руками оно осуществлено?»

Чем дольше я сопоставляла эти два преступления, тем больше запутывалась. Под утро у меня разламывалась голова от бессонной ночи и нервного возбуждения. И я попыталась задремать.

Я прилегла на диван, накрылась шалью и скоро забылась.

И даже видела что-то наподобие сна. Только сон этот больше напоминал бред. Все в нем смешалось — и гибель мужа, и крестьяне с вилами, и даже кот, что так напугал меня два дня назад.

Надо ли говорить, что утром я была еще более разбитой, чем накануне и с трудом заставила себя выпить чаю с пирожками, приготовленными пухлыми руками хозяйки постоялого двора.

После завтрака я кликнула Степана и приказала запрягать лошадей. Больше мне здесь оставаться не имело смысла, хотя я еще плохо представляла, куда собираюсь ехать.

Я убедилась, что мой муж умер не своей смертью, была почти уверена, кто стал виновником этой трагедии. А что делать дальше — честно говоря, не знала.

Если бы Синицын был жив, нужно было бы срочно возвращаться в Саратов, сообщить в полицию о ставших мне известными подробностях и добиваться справедливого возмездия.

Но теперь только Божий суд имел возможность покарать преступника, и я не знала, чем себя занять.

Смириться с тем, что произошло, я не могла. Тем более что так и не смогла придумать хоть сколько-нибудь удовлетворительного объяснения этих смертей. Ни первой, ни второй.

И не разгадай я этой тайны, она свела бы меня с ума.

Перед отъездом я захотела еще раз посмотреть на свою «главную улику» и с этой целью достала из ридикюля положенный туда вечером крестик. Он до сих пор был завернут в ту же замусоленную бумажку и, разворачивая ее, я только теперь заметила, что на ней что-то написано.

Когда я узнала почерк мужа — у меня задрожали руки. Может быть, это были последние строки, выведенные его рукой. Можете себе представить, с каким чувством я разгладила бумажку и поднесла к свету.

Строки были написаны карандашом и кое-где стерлись, но отдельные слова удалось разобрать сразу. По ним я надеялась домыслить остальные.