Серьезные люди - Фридрих Незнанский Страница 18

— Это все понятно, найдется следователь, что кормится у того же Вахтанга, и все наши доказательства, факты и признания этих «убивцев» пойдут коту под хвост. А еще и адвокаты имеют место быть! Этим же ничего не стоит наговорить, как мы их тут казнили, под пытками выбивали показания на того же Вахтанга, который нам почему-то мешает. И ничего ты, брат, не докажешь… Думать надо, — сказал Щербак.

— Ну, так забирай Савела, а я пока немного поговорю-таки с Егоркой, вдруг поймет? Мыслишка одна появилась…

— Поделись… Погоди, о чем они там? — Щербак прислушался и решительно вошел в подсобку. Савел, увидев его, немедленно замолчал.

— Ну, о чем толковище? Выкладывай, Савел. Ты сейчас наденешь портки и пойдешь со мной писать подробные признательные показания. Про Копыто, Вахтанга, пахана неизвестного. Ясно? А с Егоркой сейчас мой коллега поговорит. Наедине, как их учили в одном страшном заведении. И тебе лучше не видеть, и так между ног — лужа. Слабак ты, Савелий. Но только своим чистосердечным признанием ты сможешь спасти себе жизнь. Свободы не гарантирую, но жизнь на зоне — вполне. А если скажем Вахтангу, кто его сдал, он же вас и в камере достанет, судя по тому, как вы его боитесь.

Щербак разрезал ему скотч на руках, кинул брюки, распоротые до мошонки, и велел надевать и придерживать руками. И пока он оденется, Антон посторожит, а Щербак найдет более удобное помещение для допроса. И он вышел.

— Да, — будто бы задумчиво произнес Антон, — хреновое ваше положение, мужики… Вахтанг, так или иначе, узнает от нас, поскольку вы — «темнилы» и сотрудничать со следствием не желаете. Но у нас, кроме вас двоих, есть еще трое, сдавших нам Вахтанга, в том числе и Борька Краснов — Копыто. Он уж точно должен знать пахана. И если назовет его имя и откуда он, мы его Вахтангу не сдадим. Скажем, что это вы признались. Словом, не знаю, как он вас будет наказывать, но что худо вам станет — без сомнений. Пошли, Савел, брюки не урони, там женщина! А ты полежи и подумай, сейчас вернусь. И Антон, держа нож за лезвие, снова ловко воткнул его в пустой верхний ящик…

Концы обрезанного куска ремня, продетого в антабки штанов, Савел сумел кое-как завязать узлом на животе, чтоб брюки хотя бы не падали на пол. И теперь сидел и старательно писал «чистосердечное признание», в котором сообщал о своем желании сотрудничать со следствием. Это уже что-то! Все он записывал так, как и предполагал Щербак, причем его соображения не расходились с тем, в чем в конце концов сознался сам Долгий. И поскольку пока других вариантов не просматривалось, Щербак ему время от времени напоминал: «Не забудь про это и не забудь про то…»

Он уже успел позвонить в МУР, Петру Щеткину, и спросил, где тот вчера провел вечер? Петя начал было с жаром рассказывать, как они с Сашей и Филиппом «застращали» начальника отдела милиции, но Николай не совсем вежливо перебил его, заявив, что утром на Плетнева было совершено новое нападение. Преступники рассчитывали кончить и его, и женщину, но попались сами, а Антон отделался синяком. И теперь эти мужички здесь и «колются». Один уже пишет «чистосердечное». Было бы неплохо, если бы Петр, где-то на протяжении дня, подскочил и посмотрел материалы: есть любопытные факты. Петя обещал подъехать.

Когда Савел заканчивал свою «писанину», вошел широко улыбающийся Антон и спросил:

— Место еще не освободилось? Там мой рвется сознаваться…

— Интересно, — Щербак покачал головой, — с чего это он? А то — в такой «отказ» пошел, «законник», да и только? Чего ты ему показал, что он переменил решение?

Николай понимал, что словом того взять было невозможно, и поэтому Антону наверняка пришлось действовать жестко. Главное только, чтоб тот потом не жаловался на избиения и пытки, применив которые, менты заставили его принять на себя чужую вину. А что здесь какая-то «тайная ментовка», в этом они не должны сомневаться: охотились-то на мента! Но признания под давлением — это потом такая морока для следователя, которому поручат вести дело о нападении, которое можно квалифицировать по статье 119-й Уголовного кодекса Российской Федерации — «Угроза убийством или причинением тяжкого вреда здоровью». И срок подходящий, до двух лет, если мужики, как говорится, «первоходы», то есть за ними не числятся другие грехи в картотеке МУРа. Но если они есть, тогда уже пойдет как рецидив — двумя годиками не отделаешься. Все это и мог определить, узнать, выяснить майор милиции Щеткин, работающий в «убойном» отделе МУРа.

— А я не показывал, — усмехнулся Плетнев. — Зачем доставлять человеку физическую муку? От этого некоторые люди просто звереют и замыкаются в себе, словно в шоке. Ничего в таких случаях из него не вышибешь. И ножичком я не играл, а только показывал концом лезвия, где у человека какие органы расположены. Ну, нарисовал обычную анатомию, но в нашем, профессиональном исполнении. Рассказал, как нам в Африке приходилось с пленными бандитами разговаривать, а там, ты ж помнишь, такие убийцы были, что этим, — он кивнул на опасливо писавшего Долгого, — и в страшных снах не могли бы привидеться. Те поупорнее были, у темнокожих очень высокий болевой порог, там бей не бей — один хрен. У них и боксеры поэтому выносливее белых. Ну вот. И стал я ему рассказывать, как приходилось получать сведения у пленного, пока тот не отправлялся к предкам. Так что никакого криминала. Популярная лекция о том, что я еще не забыл, какими приемами владею, чтоб и больно было, и не видно. Ведь вот умирает человек от инфаркта, к примеру, а почему инфаркт случился, ни один патологоанатом при вскрытии не скажет. Есть у человека на теле некоторые точки, нажмешь — а он задергался, брык — и готовенький. Это просто знать надо, верно?

Антон говорил, разумеется, для «писателя» Долгого, а не для Щербака, у Николая такая «туфта» не пройдет, но что он знает и умеет, поскольку школа-то одна, было известно узкому кругу заинтересованных лиц. А Савелий не мог не слушать — по ушам было заметно. А еще добавь сюда спокойную интонацию «знающего» человека, который своему «лепить горбатого» не станет, — какая нужда? Вот и получается, что «друг»-то «раскололся», и теперь надо торопиться покаяться первому, неизвестно ведь, что тот мог наговорить? Может, на него, на Долгого, решил вину перевалить? Нет, Долгий моложе на три года, вроде бы как сильнее, но все-таки убийство было поручено Федьке Круглову, как более опытному, а ему, Савелу, сказано было только бабу припугнуть. Чтоб она не помешала Феде расправиться с ментом. Так она еще вцепилась, чуть глаза не выдрала! И об этом написал Долгий. А вот про то, что собирались с ней потом делать, так это — вилами на воде писано. Ничего ж такого не было. Может, просто заперли б ее в ванной и ключ от квартиры в «мусорку» выбросили.

— Ну, давай уж, заканчивай, — неприветливо сказал Антон Долгому. — Очередь стоит. Твой напарник ждет, просится поскорей облегчить душу свою покаянием.

— Записал? — кивнул на карман Плетнева Щербак.

— Ну, а как же, ведь «живая речь» — лучшее свидетельство отсутствия применения насилия, — выдал он умную фразу, от которой Щербак чуть не поперхнулся.

— А ты про какой эпизод ему рассказывал? Я знаю?

— А я не помню, по-моему, да. Это когда мы того бандита Мбвангу, ты его видел, по-моему, — не без труда произнес чужое имя Плетнев, — над змеиным гнездом за ноги подвесили, а ручки за спиной связали. Своим вроде ведь был он для этой дряни ползучей, а испугался, все нам рассказал, как на духу! Там же, ты должен помнить, змеи какие, просто жуть — ядовитые, особенно эти… аспиды.