Удача - Борис Седов Страница 18

Копна мелко вьющихся волос цвета благородной меди напоминала раннюю осень, на маленьком аккуратном носу сидели несколько веснушек соответствующего оттенка, а глаза были зелеными, как малахит.

Я открыл рот, но не смог ничего сказать.

Девушка выжидательно смотрела на меня и тонко улыбалась.

Похоже, она привыкла к тому, что мужчины приходят в остолбенение, когда видят ее, и получала от этого особое женское удовольствие.

Усилием воли я закрыл рот, кашлянул, прочищая неожиданно пересохшее горло и сказал:

– Мисс Мак-Клоски?

– Да. Что вам угодно?

– Мне угодно снять квартиру в этом прекрасном доме, – ответил я.

Остолбенение прошло, и теперь я почувствовал прилив вдохновения.

Жаль только, что у меня не было такого красивого хвоста, как у павлина.

– Мистер Лейбниц… – начал я, но девушка, улыбнувшись, прервала меня.

– Я видела его в окно, – сказала она, – он такой милый, всегда привозит нам очень приличных постояльцев. Вы ведь приличный человек?

– Я?!

Придирчиво оглядев себя, я уверенно воскликнул:

– О, да! Я очень приличный человек, уверяю вас. Вы не найдете никого приличнее меня в радиусе двух тысяч морских миль.

Склонив рыжую головку набок, отчего я пришел в щенячий восторг, девушка сделала шаг назад, пропуская меня в дом, и сказала:

– Ну что же, заходите, мистер Очень Приличный Человек. Надеюсь, ваша самооценка соответствует истине.

Я отрывисто кивнул, как офицер вермахта, получивший медаль из рук самого фюрера, и вошел в прохладный полумрак холла.

Оглядевшись и в очередной раз восхитившись увиденным, я сказал:

– Не думаю, что мог бы найти в Нью-Йорке, да и вообще в Америке место, более соответствующее моим вкусам. Мисс Мак-Клоски, а скажите…

– Меня зовут Молли, – девушка снова тонко улыбнулась, и я чуть не подскочил от восторга, – потом, когда-нибудь, меня станут называть миссис Как Нибудь Иначе, а пока я просто Молли, и это очень меня устраивает.

Я с трудом убрал с лица идиотскую счастливую улыбку и сказал:

– Не знаю, что бы я стал делать, если бы вас звали по-другому. Девушка с такими волосами и такими глазами должна быть только Молли. Вы любите Бернса?

Этот вопрос выскочил у меня сам собой и оказался как нельзя более уместен.

– О-о… Вы знаете Бернса? У вас странный акцент. Откуда вы?

– Я из России. Там все любят Бернса.

Молли засмеялась, и тут я понял, что имели в виду писатели, сравнивающие женский смех с серебряным колокольчиком. Избитое сравнение, но…

У Молли так оно и было на самом деле.

– Не врите, мистер…

– Боткин, – с готовностью сказал я, – Майкл Боткин. Лучше – просто Майкл.

– Майкл, как вам не стыдно!

– Стыдно. Согласен. А вы согласны сдать мне квартиру?

– По-моему, согласна.

– А мистер Мак-Клоски?

– Ему нет до этого дела. С тех пор, как я стала совершеннолетней, он забросил управление домом, и теперь хозяйка – я.

– Прекрасно! Покажите мне мою квартиру, я сгораю от нетерпения.

Я и на самом деле хотел поскорее увидеть свою будущую берлогу, потому что, если она окажется такой, как я ее себе представлял, любой «Хилтон» я буду отныне считать просто поганой ночлежкой.

– Ну что ж, пойдемте.

Молли изящным жестом поддернула подол своего зеленого ирландского платья и стала подниматься по старинной дубовой лестнице, которая очень приятно поскрипывала под ее легкими шагами.

Глазея по сторонам, я шел вслед за ней и чувствовал, что попал, куда надо.

Здесь не было ничего, ни одной вещи, которая напоминала бы о суетливом изменчивом мире, окружавшем этот старый кирпичный дом. Даже электрические выключатели были сделаны из затейливой латуни лет сто назад, а потемневшие от времени дубовые стенные панели напоминали о замках, рыцарях и Круглом Столе.

Поднявшись на второй этаж, Молли свернула в сумрачный коридор, заканчивавшийся небольшим окном, и сказала:

– Надеюсь, второй этаж вас устроит?

– Конечно, – поспешил согласиться я, – более чем устроит. В таком доме я готов жить даже в подвале.

В коридоре было четыре резных двери, по две с каждой стороны.

Подойдя к одной из них, Молли повернула бронзовую ручку и, шагнув в сторону, сказала:

– Прошу вас!

Подтянув живот, я прошел мимо нее и, оказавшись в предназначенных мне апартаментах, замер.

Лучше и придумать ничего было нельзя.

Просторная комната мягко освещалась двумя большими окнами, за которыми шевелилась зеленая, как глаза Молли, листва большого тополя.

На стенах, затянутых тусклым узорчатым шелком, висели несколько старинных картин, а между ними торчали темные бронзовые подсвечники, обещавшие уют и покой долгими зимними вечерами. Справа от двери был камин из грубого камня и за его кованой решеткой лежали дрова – поджигай и кайфуй. Посередине комнаты стоял большой дубовый стол, покрытый гобеленовой скатертью, и в центре стола высился старинный бронзовый канделябр.

Как видно, Молли любила свечи, их теплый неяркий свет, притягивающий взгляд и наводящий на спокойные мысли…

Справа и слева в обеих стенах были двери.

Заметив, что я смотрю на них, Молли сказала:

– Слева – спальня, справа – ванная.

Я кивнул и, подойдя к окну, открыл его.

Комната наполнилась негромким шелестом листвы, послышались казавшиеся далекими звуки большого города, и я почувствовал себя дома.

Точно такие же квартиры можно найти где-нибудь на Васильевском острове или на Петроградской, в них живут люди, которым удалось всеми правдами и неправдами сохранить дух старого Города, его настроение, историю своего рода…

На стенах их квартир так же висят старинные картины, дверные ручки так же скалятся львиными усмешками, а кое-где можно встретить даже дореволюционный фаянсовый сливной бачок и болтающуюся на почерневшей цепочке фаянсовую же белую ручку с синим оттиском фабриканта.

Вздохнув, я отвернулся от окна и, посмотрев на Молли, которая с любопытством наблюдала за мной, сказал:

– Выпишите чек. Я займу эту квартиру… Ну, скажем, для начала на месяц.

Честно говоря, я бы ее купил.

Молли подняла тонкие брови и удивленно сказала:

– Вы даже не поинтересовались, сколько это стоит.

– Да, – я спокойно посмотрел ей в глаза, – вы правы. Это меня не интересует.