Конец света в Бреслау - Марек Краевский Страница 18

Прозвучали последние аккорды «Полуденный отдых фавна» Дебюсси. Зазвучали аплодисменты. Мок, вместо того чтобы смотреть на кланяющихся музыкантов, восхищался грацией, с которой Софи соединяла ладони при хлопке, поднимая их высоко над головой. Он прошептал ей несколько слов на ухо и быстро покинул зал. Он побежал в гардероб, забрал и выложил на прилавок мех и ток жене и свои пальто и шляпу. Он открыл коробку с палантином из норки и засунул его в рукав, пахнущий духами Софи. Затем он оделся и ждал, перекинув через плечо ее мех. Через некоторое время она появилась рядом с ним. Выпятили полную грудь и сунула руки в рукава шубы, подаваемой ей Эберхардом.

— Это не мой мех, — сказала она испуганно, вытащив палантин из рукава. — Эби, швейцар ошибся. Он дал тебе что-то другое. У меня не было палантина.

— Это твой мех, — у Мок была мина маленького гимназиста, который рассыпал кнопки на стуле нелюбимого учителя. — И твой палантин.

— Благодарю, дорогой, — Софи подала ему руку для поцелуя.

Мок обнял ее за талию и вывел из Концертного Дома. Он оглянулся вокруг и увидел припаркованный «адлер». Захлопнул дверь за Софи и разместился в кресле водителя. Софи поглаживала палантин кончиками пальцев. Мок обнял жену и страстно поцеловал. Она вернула ему поцелуй, после чего отодвинулась и разразилась смехом.

— Ты отлично сказал тому Лешампу-Брие, — она плакала от смеха. — И, что лучше всего, ты попал в точку. Он действительно много пьет… Ни о чем другом не будет говорить теперь во Вроцлаве… Только о твоей остроте… Жоржик пил водку в детском саду вместо рыбьего жира… Все уже смеялись над этим в фойе.

Мок, не контролируя себя, обнял Софи так сильно, что через мягкий палантин почувствовал тонкий край ее уха.

— Давай, сделаем это в машине, — прошептал он.

— Ты спятил, слишком холодно, — задышала она ему легонько в ухо. — Поехали домой. Я сделаю для тебя кое-что особенное.

Автомобиль с трудом тронулся на влажном и липком снежном покрове. Мок ехал очень медленно по улице Хефхенштрассе, втиснувшись за мощным фургоном, из которого какой-то одетый в шинель человек сыпал песок на проезжую часть. Мок обогнал его только на пересечении с Морицштрассе и, скользя по убитой конскими копытами Августаштрассе, благополучно добрался до Редигерплац.

Снег перестал падать. Мок выскочил из машины и открыл дверь со стороны пассажира. Его жена боязливо ступила обутой в туфельку ногой в блестящий зимний пух. Она одернула ногу в машину.

— Я принесу тебе ботинки, дорогая. — Мок подбежал к воротам особняка. Однако он не вошел, но обернулся и подошел снова к машине. Он открыл дверь и наклонился. Одну руку подложил под колени Софи, второй охватил ее плечи. Софи рассмеялась, обнимая его за шею. Мок вздохнул и поднял легко жену. Он покачнулся от ее веса и через мгновение обрел равновесие, расставив широко ноги. Когда ему это удалось, он отнес Софи к воротам и поставил ее на ступеньку с надписью «Cave canem» ^[5]. Закрыл машину и вернулся обратно. Там он запутался на мгновение в мягком мехе, прижимая к кремовым плиткам нежное тело, там его бедра стали опоясаны крепкими бедрами, а шея скользким палантином.

Внезапно загорелся свет, и раздался лай пса доктора Пачковского. Господа Мок поднялись на свой второй этаж, шокировав выходящего с собакой адвоката: она одергивала платье вниз на бедрах, он поправлял волосы и снимал с шеи палантин. Марта открыла им дверь и — видя их настроение — сразу же отправилась в служебную квартиру, где уже раздавался храп Адальберта. Эберхард и Софи вторглись в спальню, сомкнувшись телами. Удивленный пес сначала начал радоваться, а потом — видя что-то вроде борьбы — рычать. Софи закрыла перед ним дверь, толкнула мужа на диван и принялась за расстегивание многочисленных пуговиц его гардероба. Она начала с пальто. Затем шляпа направилась в сторону двери. Далее на очереди были брюки.

Тогда зазвонил телефон.

— Марта ответит, — сказала Софи. — Она знает, что мы заняты, и, наверно, скажет, что нас нет дома. — Телефон звонил настойчиво. Марта не отвечала.

— Ничего не может быть важнее тебя, — прошептал Мок. — Кто бы ни звонил, я его уволю.

Он встал и вышел в прихожую. Поднял трубку и молчал.

— Добрый вечер, прошу советника Мока, — услышал неизвестный себе голос.

— У аппарата, — буркнул он.

— Господин советник, это Виллибальд Хённесс из казино отеля «Четыре сезона», — Мок опознал сейчас возбужденный голос одного из своих информаторов. — Тут какой-то пьяный юноша. Много проигрывает в рулетку. Представился как Эрвин Мок. Утверждает, что он ваш племянник. На этом основании выдали ему кредит. Если он продолжит играть так резко, это плохо кончится. Похоже на то, что проигрывает деньги, которых у него нет.

— Послушай, Хённесс, — Мок вытащил револьвер из стенного шкафа и засунул его во внутренний карман пальто. — Сделай что-нибудь, чтобы не играл. В худшем случае, бей в морду так, чтобы он потерял сознание. Я сейчас буду.

Мок вошел в спальню и поднял лежащую на полу шляпу, которая возбуждала чрезвычайный интерес собаки.

— Сейчас вернусь. Эрвин в большой опасности.

Софи снимала платье. Полоса туши для ресниц стекала по ее щеке.

— Можешь не возвращаться, — ее голос звучал так, как будто совсем не плакала.

Вроцлав, среда 30 ноября, половина десятого вечера

Виллибальд Хённесс, охранник в казино отеля «Четыре сезона» на Гартештрассе, 66–70, выполнил указания Мока, но устранил Эрвина от игры без применения насилия. Он поступил очень просто — подсыпал ему в пиво средство, приводящее к резкой рвоте. Поэтому, когда Мок вторгся в развевающемся пальто в казино и — руководствуясь указаниями портье и похожего на обезьяну охранника — вбежал в мужской туалет, юноша стоял у основания клозета на коленях, а его голова находилась в заботливых руках Хённесса. Эта картина немного успокоила Мока. Он закурил папиросу и спросил, за каким столом играл Эрвин.

— За четвертым, дядя, — прозвучал ответ из глубины раковины.

— Сейчас приду, — Мок сунул Хённессу десятимарковую купюру в карман. Он покинул туалет и подошел к охраннику, стоящему в холле возле огромного фонтана между двумя могучими пальмами. Никакое иное место не было бы для него более подходящим. Обезьяна вперила в него маленькие глаза. — Я бы хотел поговорить с управляющим казино, — сказал Мок и инстинктивно потянулся за удостоверением; однако воздержался; он предпочел пока не открывать всех своих карт. — Меня зовут Эберхард Мок. Куда я могу обратиться?

— Претензии решаются за столом. Там надо было вызвать начальника, — буркнул охранник. — Приходите завтра после трех.

— Я по другому делу. Очень важному делу.

Мок сказал это и применил надежный способ успокаивания нервов: начал читать мысленно оду Горация «Exegi monumentum…» ^[6]. Под низким черепным сводом охранника продолжалась напряженная работа маленького мозга. Когда Мок дошел до знаменитой «non omnis moriar» ^[7], охранник сказал: