Там, где нет места злу - Кэролайн Грэм Страница 18

— Как ваша собака, миссис Лезерс?

— Держится. — На лице Хетти проступило неподдельное горе, которого и близко не было, когда речь шла о муже. — Мистер Бейли считает, что пока рано говорить.

Трой понимал, что это значит. То же самое говорил ветеринар, когда его немецкая овчарка съела кусок мяса, предназначенного для травли крыс.

— Очень вам сочувствую, — произнес он.

Когда полицейские ушли, Полин спросила мать, о чем та умолчала.

— Что ты имеешь в виду? — возмутилась миссис Лезерс.

— Ты хотела что-то сказать, когда они спросили, не делал ли папаша чего-то необычного в последние дни. Но так и не сказала.

— Уж больно ты востра — смотри не уколись!

— Ну, мам!

— Да ничего особенного… — Миссис Лезерс представила себе, как рассказывает про разнос, устроенный ей Чарли, когда она заглянула в гостиную. — Они бы просто посмеялись, и всё.

— Расскажи мне!

— Он делал что-то вроде… альбома. Клеил вырезки.

— Вырезки? Папа?

При виде старого дома викария Барнаби на секунду застыл как завороженный, потому что это было по-настоящему гармоничное и красивое строение. Узкие высокие окна (голландские жалюзи закрывали их до середины), изысканное веерное окно и изящная лепнина над парадной дверью. Правда, состояние их хорошим не назовешь. Золотисто-розовая, нежного оттенка кирпичная кладка, увитая ползучим девичьим виноградом, истертая и пористая, явно требовала вычинки, реставрации. Краска на двери потемнела и облупилась. Водосточные желобы в некоторых местах были сломаны, а красивые кованые ворота заржавели.

Трою дом напомнил декорации костюмных телесериалов, которые так любила его мама. Он прямо-таки видел пони, запряженного в двуколку, и кучера в высокой шляпе, начищенных башмаках и панталонах. Из дома выбегает слуга, чтобы помочь маленькому кучеру слезть. Потом появляется хорошенькая молодая особа, вся в лентах и кудряшках, в платье, закрывающем щиколотки, но зато открывающем много чего другого…

— Мы тут весь день торчать будем?

— Простите, сэр.

Трой потянул за кончик сонетки, украшенный головой грифона, старинного образца, подвешенной на шнурке. И, отпустив его, опасливо представил, что случилось бы, если бы он этого не сделал. Шнурок вытягивался бы все дальше и дальше, вынуждая пятиться и наматывать его на локоть? А потом дом упал бы набок? Роскошная картина… Он тихонько хихикнул.

— Сотри эту свою усмешку с физиономии.

— Да, сэр.

— Никого нет дома, — заключил старший инспектор, не отличавшийся особым терпением.

— Дома они, — уверенно возразил Трой. — Ждут, пока мы постучимся с заднего хода.

— Что?

— Уличные торговцы и доставщики — с заднего хода… — Верхняя губа Троя сердито искривилась, как всякий раз, когда он предчувствовал, что придется иметь дело с буржуазией. — Да, сэр, нет, сэр. Три полных пакета…

— Чепуха. Здесь живет местный викарий. Точнее, бывший викарий. Лайонел Лоуренс.

— Так вы его знаете?

— Я знаю кое-что о нем. Он венчал главного констебля графства двадцать с чем-то лет назад.

— Опс! А ведь они скрывали. Таинственные — прям масонская ложа! — Трой уже собрался как следует стукнуть в дверь, но Барнаби перехватил его руку.

— Кто-то идет.

Дверь открыла Энн Лоуренс. Барнаби отметил про себя блеклую одежду, седые волосы, неуклюже подобранные и выбивающиеся из прически. Кожа у нее была почти прозрачная, а глаза такие бледные, что цвет и не определишь. Старший инспектор подумал, что никогда прежде не видел такой стертой внешности. Может, она больна? Наверняка у нее анемия.

— Миссис Лоуренс?

— Да. — Она словно бы ждала удара. Даже дыхание задержала. Взгляд ее метался между мужчинами. — Кто вы?

— Старший инспектор Барнаби, уголовный розыск. А это сержант Трой.

Когда Барнаби показал свое удостоверение, Энн Лоуренс тихо охнула и прикрыла рот рукой. И те краски, что были, исчезли с ее лица.

— Можно поговорить с вами? И с вашим мужем, если он дома?

— О чем? Что вы хотите? — С большим трудом она взяла себя в руки, вероятно сообразив, каким странным может показаться ее поведение. — Простите. Проходите, пожалуйста. — Она отступила, широко распахнув тяжелую дверь. — Лайонел у себя в кабинете. Я отведу вас.

Они миновали прихожую, выложенную черной и белой плиткой. Над лестницей на тяжелой цепи висел большой фонарь в виде звезды. На овальном столике возле стопки ожидающих отправки писем стоял медный кувшин, набитый пахучим сухим березовым листом, пряным тысячелистником и пижмой.

Кабинет, тихая, мирная комната, окнами выходил на задний двор. Поблекшие, а когда-то янтарные шелковые портьеры от ветхости местами почти протерлись. Горшки с гиацинтами, книги, газеты. В камине потрескивал огонь, распространяя сладковатый запах яблоневой древесины.

При их появлении Лайонел Лоуренс с готовностью вскочил и поспешно выбрался из-за стола, чтобы пожать Барнаби руку.

— Дорогой старший инспектор! Мы ведь с вами встречались, кажется?

— Раз или два, сэр, — кивнул Барнаби, — в магистратском суде, насколько мне помнится.

— Вы пришли по поводу Карлотты?

— Карлотты?..

— Это наша молодая приятельница, заботу о которой мы приняли на себя. Произошло недоразумение, они с моей женой поссорились, и Карлотта убежала. Мы оба очень волнуемся.

— Боюсь, что нет.

«Интересно, — подумал Барнаби, — не потому ли миссис Лоуренс так всполошил наш приход? Пожалуй, чересчур всполошил. Молодые люди, даже вполне благополучные, склонны время от времени исчезать. Ночевать у подруги после ссоры дома. Чего лучше… Пока обезумевшие родители обзванивают знакомых и бегают по улицам, выкрикивая твое имя». Кстати, Барнаби заметил, что миссис Лоуренс успокоилась.

— Садитесь, будьте любезны. — Энн Лоуренс указала на оливковый диванчик в стиле ноул ^[9], сама села напротив.

Теперь, когда на нее упал целый сноп солнечных лучей, Барнаби разглядел, что волосы у хозяйки дома вовсе не седые, как ему сначала подумалось, а нежного пепельного оттенка. На ней была плохо скроенная зеленая твидовая юбка и ручной вязки джемпер. Старший инспектор был приятно удивлен, заметив, что у миссис Лоуренс прелестные ножки и даже грубые шерстяные колготки табачного цвета не могут их испортить. Теперь, когда она перестала нервничать, кожа ее разгладилась и морщины почти не проступали. Возможно, ей не было еще и сорока.