Зов Полярной звезды - Александр Руж Страница 18

Барченко даже в теплушке устроил себе что-то вроде персонального кабинета – отгородил досками закуток в дальнем конце вагона, где поставил трехногий столик и топчан наподобие тюремной шконки, а для обогрева – печку-буржуйку. Там он и коротал все дни и ночи, читая книжки по шаманизму и ведя одному ему понятные заметки. Порой он приглашал к себе кого-нибудь из группы, чаще Вадима, поил его чаем из расписанного под хохлому самовара, угощал засохшими пряниками и дискутировал на разные темы.

Вадим попросил его провести повторный гипнотический сеанс – все равно заняться было нечем. Барченко согласился. Удобных кресел в вагоне не предусмотрели, поэтому Вадиму было велено лечь на топчан лицом вверх и вновь смотреть на качающийся маятник, на котором прыгали светлячки – отражения язычков пламени, различимых сквозь неплотно закрытую печную дверку.

Медлительное постукивание вагонных колес в унисон с размашистыми движениями кругляша ускорили эффект, и Вадим незаметно для себя соскользнул в прошлое.

Правда, в первые секунды разницы почти не почувствовал – точно так же лежал на твердом неудобном ложе, точно такая же полутьма вокруг, и что-то постукивало. Потом, опамятовавшись, сообразил, что находится в солдатской казарме, печки здесь нет, потому что и так жарко, в узкие оконца-бойницы без стекол пробивается рассвет, а постукивание – это отзвуки далекой стрельбы.

Потянулся, расправляя затекшие плечи, зевнул и – поперхнулся. Воздух, захваченный легкими, отдавал чем-то гадким, спирающим дыхание.

– Хлор!

Вадим выкрикнул это слово на всю казарму, прибавил пару-тройку ругательств и вскочил с лежанки. Кругом зашевелились просыпающиеся бойцы, послышалась нечленораздельная брань, тут же сменившаяся шарканьем наспех надеваемых сапог и лязгом винтовок.

– Все на выход! – зычно скомандовал унтер-офицер Лавренов, непревзойденный снайпер из сибирских охотников.

Лавиной хлынули вон из казармы. Вадим замешкался – никак не научился наматывать треклятые портянки, эта процедура всегда занимала у него лишнюю минуту. А сейчас, в запарке, – тем более. Вторую портянку так и не намотал, сунул в сапог босую ногу – шут бы с ней! Когда выскочил последним, в лицо ударила желтая удушливая волна. Хлор, смешанный, судя по запаху, с бромом, шел фронтом не менее трех верст в длину и высотой в десять-пятнадцать метров. Ветер подгонял его, раздувал, как парус. Насколько хватало глаз, вся зелень в крепости почернела и подернулась коростой. Листья на деревьях пожухли и свернулись в трубочки, трава полегла. Стоявший близ казармы бак с питьевой водой покрылся зеленым слоем окиси.

Вадим сдернул с бака крышку, сунул в воду портянку, которую держал в руке, как знамя. Прижал намокшую ткань к лицу и побежал следом за товарищами – туда, на передовую, откуда уже доносилось уханье немецких орудий.

Пропитанная влагой материя помогала слабо – едкий газ все равно просачивался сквозь нее, немилосердно драл горло и слизистую носа, а роговицу щипало так, словно на нее насыпали красного перца. Вадим бежал и на каждом шагу запинался о тела защитников крепости. Одни лежали неподвижно, отрава уже лишила их жизни, другие корчились в агонии, зарывались в землю. Упавших было так много, что Вадиму на мгновение сделалось жутко: а что, если из всего гарнизона выжил он один?..

Бежать стало невмоготу, грудь разрывалась, изо рта пошла кровь. До Сосненской позиции, которую по регламенту должна была защищать его рота, еле доковылял. И тут увидел, что отражать атаку германцев совершенно некому. Из трех рот Землянского полка уцелели человек сорок, да и тех шатало, как пьяных. Головы у всех были обмотаны чем придется – шарфами, полотенцами, лоскутами, оторванными от сорочек. А там, за линией окопов – Вадим видел это в лучах восходящего солнца, – развертывались для наступления части кайзеровского ландвера. Сотни солдат в повязках-респираторах выстраивались шеренгами, заряжали свои новенькие «элефанты» и «мондрагоны». На мундирах лягушачьей расцветки поблескивали никелевые пуговицы. Никто не торопился, все ждали, пока выпущенный с ночи газ выкосит засевших в Осовце русских и рассеется на безопасном расстоянии.

Рядом с Вадимом сверкнули серебряные погоны – это подошел, через силу держась на ногах, военный топограф подпоручик Котлинский.

– Что будем делать? – пробубнил Вадим, не отнимая портянки ото рта.

– Ждать. – Котлинский вытер рукавом окровавленные губы. – Хлор уйдет, а мы останемся. Надо сдержать штурм.

– У немцев полка три, а нас – всего горстка, и те полумертвые…

– А хоть бы и совсем мертвые. Есть приказ, будем выполнять.

Вадим подивился его выдержке. Совсем ведь пацан, двадцать один год, выглядит как гимназистик, забритый в армию со школьной скамьи. Худющий, шея длинная, плечи покатые – ну ничего геройского! А в годину испытаний вон как преобразился…

Около десяти часов утра немцы преодолели проволочные заграждения и открыто, не таясь, чеканным шагом двинулись на казавшуюся безжизненной крепость.

– Каюк нам, – прокашлял кто-то в траншее. – Их как саранчи в поле…

– Отставить! – прикрикнул Котлинский. – Слушать меня!

Немецкая орда надвигалась неотвратимо. Вадим смотрел на нее со все возрастающей безнадегой, а в животе, где, как и во всем пропитанном хлорными парами теле, поселилась режущая боль, что-то тенькало и лопалось.

Когда солдаты ландвера были уже шагах в пятидесяти от затаившихся оборонцев, в крепости, там, где еще клубилась желтая хмарь, пророкотал пушечный залп: гр-р-рум-м! Два или три снаряда, перелетев через траншеи, разорвались в германских рядах.

– Наша артиллерия! – Вадим, не веря ушам, привстал и откинул ненужную более портянку. – Пушкари живы!

– И пушкари живы, и мы… и Россия жива! – Лежавший локоть к локтю с Вадимом сапер Стржеминский в истинно вампирском оскале приоткрыл кровоточащие десны. – Теперь наш черед выступить… Что скажешь, подпоручик?

Котлинский на позиции был старшим по званию. И пусть он никогда в жизни не принимал стратегических решений, сейчас всем стало ясно: роковой час настал.

– Ура! – загорланил подпоручик во всю мощь превратившихся в сито легких. – За мной!

И первым выскочил из траншеи.

Поднялись как один. Побежали… нет, кто побежал, а кто пошкандыбал, опираясь, словно на клюку, на винтовочный приклад. Вадим обогнал задних, видел впереди только спины Котлинского и Стржеминского, да густую цепь немцев. В голове пульсировало: ум-рем, ум-рем… Немцам довольно было выпустить по одному патрону из своих винтовок, чтобы разом положить всех ратников-калек.

Однако вид оживших трупов, с синюшными щеками, с глазами, вылезшими из орбит, с багряными дырами вместо ртов, так шокировал их, что они не сделали ни единого выстрела и остановились как вкопанные.

– Бей их!

Котлинский вогнал штык под дых толстяку-майору, стоявшему впереди шеренг, и тут же получил в грудь пулю из «маузера».