Экзопулус вздымает волны - Анастасия Краун Страница 17

— Здравствуйте!

— Приветствую тебя, — отозвался Феликс.

— Меня зовут Иван «Кулик» Дремов, я видеоблогер, у меня много роликов про искусство… И я… — паренек засмеялся, прикрыв рот рукой, — вы извините, я немного нервничаю…

— О’кей.

— И я ваш поклонник…

— Прекрасно.

— Я подготовил много вопросов, но я сегодня вас увидел, и у меня другой вопрос…

— Давайте ближе к делу, — подключился Эрнест Львович, — здесь много желающих.

— Ваш сегодняшний образ как-то связан с концепцией вашей выставки, или это ваше внутреннее состояние? Спасибо.

Многозначительно посмотрев вдаль, немного успокоившийся Феликс отбросил прядь, упавшую ему на глаза, и томным голосом изрек:

— Птицы парят в небесах, рыбы парят под водой. Они схожи друг с другом. Они наслаждаются свободой, они чувствуют полет, восхищаются бескрайностью океана и всесилием ветра. Но, тем не менее, они отличны друг от друга. Но почему было создано это отличие? Оттого ли, что это необходимо, или оттого, что в этом заложена их суть? Людям не дано этого познать. Люди задают вопросы, на которые не могут найти ответа. А птицы и рыбы не ждут ответов и не задумываются над своей сущностью. Но они чувствуют настоящую жизнь. И лишь когда ты наделен способностью перевоплощаться в любое существо, в нескольких существ одновременно, ты пишешь полотна и находишься в сотнях уголков Вселенной. В моих картинах запечатлены сотни моих жизней. И в моих образах тоже. Почему? Потому что этого не изменить. Это не в моей власти. Дань свыше можно только принять.

Паренек восхищенно пролепетал «cпасибо» и, даже не успев присесть, сразу же кинулся лихорадочно делать какие-то заметки в своем планшете. Литтон, воспользовавшись незначительной паузой, стащил стопку салфеток и принялся незаметно протирать стол, стараясь не привлекать к себе внимания, ибо в то время, пока аудитория грезила о Вселенной и перевоплощениях, сладкий лимонад уже начал стекать тяжелыми каплями на пол и изрядно намочил ему правую штанину. И это был далеко не первый инцидент, когда стремление Литтона к идеальной вежливости приносило ему больше проблем, чем пользы.

Пока мистер Фарнсуорт наводил порядок, Феликсу был адресован следующий вопрос, последовавший от строгой леди в темно-вишневом жакете и белой шифоновой блузке с высоким воротником. Несмотря на педантичный, взыскательный вид, дама располагала к себе и даже вызывала симпатию, а по четкой и немного отстраненной манере разговора многие бы решили, что она большое количество лет проработала ведущей на новостных каналах.

— Ирина Шлитц, интернет-журнал «Глобалика». Ранее вы рассказывали, что не занимались живописью до четырнадцати лет, пока не встретились с одним человеком, который оказал на вас большое влияние…

— Человек — это материальное состояние, то, что нематериально, нельзя называть человеком!

— Хорошо… — журналистка задумалась на долю секунды. — В какой-то момент вы решили, что отныне ваша жизнь будет связана только с живописью…

Феликсу предстал перед глазами Липецкий колледж искусств, в который его чуть ли не силой загнала тетя, работавшая на тот момент в областном центре культуры и водившая дружбу с одним из деканов. Ибо постоянные прогулы и низкие оценки по всем предметам ничего хорошего не сулили, а рисование было единственным, что хотя бы немного его увлекало.

— Поделитесь, пожалуйста, с нами, — продолжала настаивать журналистка, — как именно вы начали осознавать свою причастность к искусству? Что послужило главной причиной?

— По воле незримого, одним днем ко мне пришел Он, — Феликс горделиво приподнял голову, — и он был воздушный, почти прозрачный, через него были видны стены комнаты. И я спросил его: «Кто ты?», а он ответил, что у него нет имени и нет тела, но я могу называть его «Некто». И он сказал мне, что я избранный! И отныне должен отдать свою жизнь на благо искусства, и проживать множество жизней, и учиться ощущать их. И я согласился, и на следующий день, сразу на следующий день, я купил кисти, краски и холст, и стал рисовать, и понял, что теперь я действительно могу творить прекрасное! И с тех пор я стал другим, и я делюсь этим! И это великая сила!

— Настолько ли это великая сила? — послышался звонкая фраза со стороны.

— Простите, можно ли уточнить, что вы имеете в виду? — переспросил Литтон.

— Да и представьтесь, прежде чем задавать вопрос. У нас есть установленный порядок, просьба его придерживаться, — невозмутимо дополнил пан Вишцевский.

Фраза принадлежала юной девушке в больших очках с фиолетовой оправой и скромным хвостиком. Ее вполне можно было принять за прилежную студентку-первокурсницу, втайне ото всех сочиняющую стихи о безответной любви, но, тем не менее, ее голос звучал твердо и уверенно и в нем проскакивали звонкие нотки сарказма:

— Меня зовут Соня Климова, я работаю на новостной сайт «Арт Инспект». Вы рассуждаете о красоте и величии ваших работ и своей уникальности. Однако это признают далеко не все. Прокомментируйте, как вы относитесь к критике, которая обрушилась на вас после последней выставки в Лиссабоне?

Феликс ненавидел подобные темы, пытаясь отмахиваться фразами о том, что такие вопросы могут волновать лишь недобросовестных журналистов, которые не способны на что-то большее. Но на самом деле причины были намного более вескими, чем обычная неприязнь к вредным рецензиям, и очень многого Феликс старался не афишировать. Феликс явно начинал сердиться, и это, конечно, не могло скрыться от глаз внимательных корреспондентов.

— Меня не интересует критика, потому что люди, которые способны на это жалкое, презренное, отвратительное… это… в общем, они просто еще не дошли до того уровня, чтобы понять меня. И они не хотят идти! Не хотят познать прекрасное! Не хотят сорвать оковы! Ограниченность, да… вот бич нашего времени!

— Так, давайте перейдем к следующему вопросу, — вставил пан Вишцевский.

— Может быть, прервемся на некоторое время? — занервничал Фарнсуорт.

— Нет! Не прервемся! Дальше, дальше, дальше! Говорите, говорите!

— Котельников Сергей, газета «Полушенский вестник», — откликнулся на возглас небольшой коренастый мужчина лет сорока, одетый в узковатую ему рубашку розового цвета, аккуратно заправленную в коричневые брюки. Светлые брови оттенялись коротко подстриженной челкой, концы которой немного закручивались вверх, что в сочетании с круглыми щечками придавало лицу полудетское выражение. — Как у вас с личной жизнью? Не собираетесь заводить семью?

— Да что же это такое! — взвился Феликс. — Как можно такое говорить? Я! Я летаю на высотах, вам неведомых! Я отправляюсь туда и рассказываю вам об этом! А вы не имеете ни малейшего представления ни о чем! Я! Дарую вам знания! А вы обесцениваете мои слова своими субъективными материями! На этих высотах нет всего этого! Всего этого… Не трогай! Литтон… не трогай меня!

Публика с нескрываемым интересом наблюдала за происходящим. Феликса не на шутку подбрасывало от возмущения, отчего он размахивал руками и подпрыгивал в кресле, одарив своих «славных товарищей» десятками сочных видеозаписей. Напряженность в зале и неадекватность происходящего усиливались в геометрической прогрессии, подпитывая друг друга, и, быть может, имей Литтон немного большую силу воли и свободу действий, интервью можно было придержать и вежливо откланяться, пообещав эксклюзивный материал при удобном случае. К сожалению, сэр Фарнсуорт не умел настаивать, Феликс не умел останавливаться, а пресс-конференция планировалась длительностью не менее полутора часов, посему Литтону снова пришлось уступить, предоставив слово следующему корреспонденту. И, видимо, это оказалось ошибкой.