Умереть - это не страшно - Марина Скрябина Страница 17

Листаю тетрадь-дневник и удивляюсь начитанности моей дочери, ведь цитату Канта вставила не я для красного словца, а она сама, так что можно порадоваться хотя бы тому, что должное образование в дочь мне удалось вложить, несмотря на постоянное сопротивление оному. Или это врожденная интеллигентность, которую не вытравить ни испорченной генетикой, ни пагубными пристрастиями? Только позже, на крутом вираже наркозависимости, когда мозги окончательно снесло, Алискины дневниковые записи перешли в такой же бред, что творился в ее голове, а пока даже стилистика вполне приемлема для интеллигентного человека.

Тут она упомянула про подоконники. Да, в той квартире, которую я сейчас готовлю к продаже, действительно невероятные подоконники, потому что стены дома возведены немецкими военнопленными сразу после Великой Отечественной войны. Отсюда и название дома, в просторечье именуемом «сталинка». Таких домов, с почти метровыми стенами и потолками высотой более трех метров, в городе несколько. Мы въехали в квартиру после капитального ремонта, когда строители заменили деревянные перекрытия между этажами бетонными, осовременили электрику, отопление, перекрыли крышу. Короче — от прошлой сталинки остались только мощные стены. Да еще, говорят, под домом сохранилось с советских времен бомбоубежище…

…Алиса пропадала не на все полгода целиком, а рваными урывками. Забыть бы все. Забыть! Если вообще можно забыть, как мысленно хоронила собственную дочь неоднократно. Когда я уже отчаивалась увидеть ее живой, и свыкалась с безысходностью, Алиса появлялась на миг дома, чтобы изощренно продлить мои мучения. А потом так же внезапно исчезала, прихватив деньги и ценные вещи для продажи…

Как-то позвонили из техникума и предупредили, что отчисляют Алису за несданную зимнюю сессию, но повлиять на ситуацию я не могла. Отчислят так отчислят… Об этом ли мне сейчас думать? Жива ли? — вот главный вопрос.

Окончательно дочь появилась, когда я перестала ее искать и оплакивать, потому что мои собственные проблемы нарастали снежным комом. Невозможно находиться постоянно в аду. Я слишком долго испытывала стресс.

То, что мы втроем скрывались в августе в санатории от разборок на риэлторской фирме Грека, было всего лишь первым этапом. Никакие «крыши» не смогли разрулить назревающий конфликт сторон. Практически все Сашкины сбережения ушли, но фирму в прежнем виде сберечь не удалось. Ему пришлось начинать в одиночку с нуля, но уже не в Москве, а в Подмосковье, где возможности были несоизмеримо меньше столичных. Я его успокаивала, но…

Но Сашка-Грек вдруг решил, что без фирмы, без финансовой опоры, он недостоин меня — что за чушь собачья?! — поэтому он должен уйти. Такое могло прийти в голову только мужчине. А как же сакраментальное «и в горе, и в радости»?

Он ушел по-английски перед женским праздником восьмое марта. Издевательство или злая насмешка судьбы? Когда я вернулась с работы — его и след простыл: голые «плечики» в шкафу возвестили, что свои вещи Сашка вывез полностью. Хорошо хоть купленную бытовую технику оставил и подарки мне, не мелочился. А может, это из-за Алиски? Или, что вернее, из-за моего постоянно угнетенного настроения? Кому нужна женщина с проблемами, которая даже за границу поехать не желает, потому что, видишь ли, должна караулить свою проб…щую дочь? Что это, если не трусливое бегство мужика?

Алиска, дрянь такая, добилась своего! Больно? Очень больно!

Я дернулась сначала к телефону, чтобы позвонить Саше, но пока шла, поняла, что бесполезно звать его обратно. И унизительно…

Заглянула на кухню, а там на обеденном столе дожидается записка: «Прости, родная Татка, что не оправдал твоих надежд. Оставляю тебе деньги на первое время. Твой Сашка-Грек. Прости».

А рядом — некоторая внушительная сумма. Отступное? Мне отступное? Как же это мерзко!

Я бродила в пустой квартире из комнаты в комнату, слезы застилали глаза, а мысли путались:

— Все меня бросили! Все! За что вы так со мной?! Что плохого я вам сделала?!

А ответить некому…

Говорят, что беда не приходит одна. В этом я смогла убедиться, когда через неделю наш отдел отправили в бессрочный отпуск за свой счет. И сразу же я умудрилась подхватить грипп. До кучи!

В ночь температура приблизилась к сорока. То ли от вируса, то ли от других осложнений. Родителям звонить не стала. Не в час же ночи, в самом деле! Даже если я дозвонюсь, им придется идти через весь город по слабоосвещенным улицам, а ходить в темное время суток теперь небезопасно.

О вызове скорой помощи я что-то не подумала. Оставалось дожидаться утра… Сквозь шум в ушах я услышала, как в замочной скважине повернулся ключ, и в комнату кто-то вошел. Я даже сначала не поняла, что это Алиса:

— Мам, ты что тут… Одна?

— Алиса, мне плохо… — только и успела сказать я и отключилась.

Дочь потом рассказала, как сидела рядом со мной, держа за руку, не зная, что делать, а рано утром позвонила бабушке Оле, моей маме, и та примчалась спасать. Вдвоем с Алисой они меня и выхаживали. Помню смутно, потому что находилась в полубреду, и в себя пришла только на третий день. Мамины знакомства в медицинской сфере помогли избежать больницы. На дом приходил участковый врач, а потом прибегала медсестра, которая делала уколы и ставила капельницы. За определенную плату, конечно.