Милая девочка - Мэри Кубика Страница 17

Вернувшись к машине, открываю дверь.

– Пошли, – говорю я девушке. Наконец она выбирается и преодолевает расстояние в дюжину шагов до крыльца. – Шевелись.

Меня не покидает ощущение, что за нами следят. Громко стучу и жестом велю девчонке замолчать. Становится тихо. Решив, что мы все же одни, выламываю монтировкой дверь. На удивленный взгляд девушки отвечаю, что потом ее починю, а пока подпираю доской, чтобы не распахнулась. Девушка вжимается в стену из толстых сосновых бревен и оглядывает комнату. Уродливый старый диван, красный пластмассовый стул – никчемное пятно в центре, – печь, давно не топленная и совершенно холодная. На стене черно-белые фотографии дома, когда он был только построен. Я помню, как хозяин рассказывал мне, что сто лет назад, прежде чем начать строительство, люди выбрали это место вовсе не из-за красивого вида, а по той причине, что густой лес на востоке хорошо защищал от ветра. Он говорил так, будто мог прочитать мысли тех, кто уже давно лежал в могиле. Помню, как тогда смотрел ему в лицо и думал, что он полный идиот.

В кухне глиняного цвета посуда, на полу потертый линолеум, на столе выцветшая клеенка.

По углам развешана паутина, на подоконнике – высохшие трупики жучков и насекомых.

– Привыкай, – говорю я, заметив отвращение и ужас в ее глазах. Конечно, дом судьи никогда так не выглядел.

Щелкаю выключателем и проверяю воду. Ничего. Прежде чем уехать, хозяин утеплил дом и подготовил к зиме. Я давно с ним не общался, но следил, как он живет. Я знаю, что его брак распался, что он был арестован год назад за вождение в нетрезвом виде. Знаю, что пару недель назад собрал свои вещи, как делал каждую осень, и отправился в Уинону, где работал на очистке дорог от снега и льда.

Выдергиваю телефон из розетки и, найдя в кухонном ящике ножницы, перерезаю провод. Девушка по-прежнему стоит у двери, не сводя глаз с клетчатой клеенки. Да, не сказать, что она красивая. Открываю дверь и выхожу на улицу по нужде. Когда я возвращаюсь, нахожу ее в той же позе, она все таращится на стол.

– Может, лучше сделаешь что-нибудь полезное, например огонь разожжешь? – не выдерживаю я.

Она упирается руками в бока и поворачивается ко мне. На нее невозможно смотреть в этой ужасной толстовке с заправки.

– А почему бы тебе самому этим не заняться? – произносит она, но голос ее дрожит, как и руки, и все тело. Она не так бесстрашна, как хочет казаться.

Выхожу и возвращаюсь с тремя поленьями, которые бросаю к ее ногам. От неожиданности она подпрыгивает. Вручаю ей спички, которые она роняет на пол, и они рассыпаются. Велю ей все собрать, но она делает вид, что не слышит меня.

Надо еще раз ей объяснить, что я тот же самый человек, что сидел рядом с ней за рулем. Вытаскиваю пистолет и приставляю ко лбу, глядя прямо в красивые голубые глаза.

– Ты не прав, – шепчет она.

Говорю ей, чтобы собрала спички и разожгла огонь. Может, я действительно поступил неверно? Надо было передать ее Далмару, как и договаривались. О чем я думал? Чего ждал от этого поступка? Глупо полагать, что мне будут благодарны. Девчонка смотрит на меня и не шевелится. В глазах вызов. Решила проверить, убью ли я ее?

Делаю шаг и прижимаю пистолет.

Наконец она сдается. Присев, начинает дрожащими руками подбирать рассыпанные спички – одну за другой, одну за другой – и складывать в картонную коробочку. Я стою рядом, наведя на нее пистолет, когда она чиркает спичками, пытаясь поджечь бумагу. Она опалит все пальцы, прежде чем займется пламя. Время от времени она подносит руки к губам и начинает пробовать снова. Еще раз. И еще. Она знает, что я слежу за ней. Руки трясутся уже так сильно, что спички вот-вот вывалятся.

– Давай я.

Она вздрагивает. Я быстро разжигаю огонь и осматриваю кухню в поисках еды. Ничего. Нет даже открытой пачки засохших крекеров.

– И что теперь? – спрашивает она, но я не отвечаю. – Зачем мы сюда приехали?

Я молча обхожу кухню еще раз. Просто так. Воды нет – отключена на зиму. Конечно, я могу все исправить. Это дает надежду. Хозяин всегда консервирует дом до весны, потом он возвращается и живет здесь полгода, как отшельник.

Она начинает ходить туда-сюда, к входной двери и обратно, словно ждет, что кто-то войдет и убьет ее. Приказываю ей сесть. Она останавливается в нерешительности, но наконец выбирает красный стул и усаживается. Она ждет. В этом есть некая символичность, смотреть, как она сидит, сложив руки на коленях, и ждет, когда закончится ее жизнь.

Наступает ночь, за ней утро. Никто из нас так и не смог уснуть.

Зимой в избушке будет холодно. Она не предназначена для проживания после 1 ноября. Печь – единственный источник тепла в доме. В сортир залита жидкость против замерзания. Электричество было отключено, но вечером я все наладил. Нашел щиток и включил рубильник. Мне кажется, я слышал, как девушка истово благодарит Бога за то, что наконец вспыхнула тусклая лампочка в двадцать пять ватт. Я обошел дом по периметру еще раз, проверил сарай, в котором хранилась куча никому не нужного хлама и несколько вещей, которые еще могут пригодиться. Например, коробка с инструментами.

Вчера я сказал девчонке, чтобы писала на улице, у меня не было сил возиться с туалетом. Теперь я смотрю в окно, как она медленно спускается по лестнице с крыльца, подходит к дереву и снимает брюки. Она думает, что я ее не вижу. Листва в качестве туалетной бумаги ее не устраивает, она решает подождать, пока на ветру все само высохнет. Пописать она выходила лишь раз.

Сегодня я нашел вентиль и открыл воду. Сначала она брызжет во все стороны, потом начинает течь нормально. Отлаживаю туалет. Теперь в доме все работает. Мысленно составляю список необходимых вещей: изоляционная лента, герметик для труб, туалетная бумага, еда.

Эта девушка с претензиями. Чопорная, высокомерная. Прямо примадонна. Она старается держаться от меня подальше не только потому, что напугана, но и потому, что считает меня недостойным ее общества. Она сидит на уродливом красном стуле и смотрит в окно. На что? Ни на что. Просто смотрит перед собой. С самого утра она произнесла не больше пары слов.

– Пошли. – Велю ей садиться в машину. – Мы уезжаем.

– Куда?

У нее нет желания никуда ехать. Она предпочитает остаться здесь, у этого чертова окна, сидеть и считать падающие на землю листья.

– Увидишь.

Ей страшно. Ее пугает неизвестность. Не двинувшись с места, она смотрит на меня, вскинув голову, с напускной смелостью, хотя мы оба знаем, что ей чертовски страшно.

– Ты ведь хочешь есть, правда?

Конечно хочет.

Поэтому мы выходим на улицу, садимся в машину и едем в Гранд-Марей.

Мысленно составляю план действий: надо срочно убираться из страны. Девчонку я оставлю здесь. Она будет только мешать. Куплю билет в Зимбабве, Саудовскую Аравию или в другое место, где меня не выдадут. «Я скоро уеду, – говорю я себе. – Очень скоро. Свяжу ее и помчусь в Миннеаполис, сяду в самолет, прежде чем она успеет все рассказать Интерполу».