Записки «черного полковника» - Сергей Трахимёнок Страница 17

— А конкурент, который бы хотел занять его место?

— Нет, такого конкурента у него нет. Во всяком случае, пока нет, потому что он пригласил в редакцию тех, кто видит в нем благодетеля.

— И все же мне непонятно, для чего американцам две газеты, которые занимаются одним и тем же?

— Вторая газета будет активнее первой, и первая, чтобы оправдать вложенные деньги, бросится доказывать свою антисоветскость. Следовательно, они активизируют свою работу, а нам нужно их активность все время подавлять. В этом суть противоборства. И я понимаю, почему ты задаешь мне такие вопросы, но на этот раз у тебя ничего не получится.

— Ты полагаешь?

— Конечно. Эти ребята иногда, чтобы обратить на себя внимание, могут сами бомбу взорвать в редакции ночью, когда в помещении никого нет. Им это только на руку. Так что ты со своими методами не сможешь снизить их активность.

— А какие у меня методы?

— Ну, те, что ты применял в Диггендорфе.

— Коля, это не методы, а метод. И выбор метода, как говорит наш благословенный шеф, зависит от…

— Знаю, знаю, от оперативной обстановки.

— Правильно. А в чем проявлялась в «Посеве» ястребиная сущность Наумовича?

— В постоянном требовании активности и наступательности.

— Смотри-ка… А он не работал в партийных органах?

— Работал. Он занимал довольно высокое положении в отделе агитации и пропаганды какого-то обкома партии.

— Какого именно?

— Не знаю, он это не афиширует. А тебе это зачем?

— Вдруг земляк окажется, все ниточка к контакту.

— Ну, он как был самым честным и правильным у нас, таким продолжает быть и у них. Характер не меняется, только знак и направленность деятельности.

— Слушай, а как его приняла эмигрантская среда с такой советской и даже большевистской биографией?

— А как принимают наших сотрудников-перебежчиков?

— Ну, те нужны противнику, как источник информации…

— И здесь на первых порах то же самое.

— Это на первых порах.

— А потом, как себя покрасишь. Видишь, каким антисовестки правильным стал Наумович. Он самый ястребиный, а значит — нужный. Вот он и устроился хорошо. Но амбиции не дают ему успокоиться. Он и из Союза сбежал, потому что почувствовал, что его карьере конец, его чрезмерный пыл и интриганство заколебали всех.

— И ему дали понять…

— Конечно, ему сказали: не шагай так широко — штаны порвешь, а он обиделся и убежал на Запад.

— Может, это и к лучшему, одним интриганом в Союзе меньше будет…

— Ладно, ты же не по интриганам работаешь, что тебе нужно еще?

— Давай список сотрудников.

— Отпечатаю и пришлю через секретариат, — обещает Ефимов.

— Твой «Бразилец» вхож в эту редакцию?

— Нет, а зачем это тебе?

— Должен же кто-то отследить результаты активного мероприятия.

— Должен же кто-то, должен же кто-то… — ворчит Ефимов. — Знаешь, есть такой анекдот, его камрады особенно любят.

Я, конечно, знаю, что за анекдот сейчас мне расскажет Ефимов, но не хочу его обижать и говорю: нет, не знаю, рассказывай, любопытно будет узнать.

Ефимов оживляется.

— Что такое пьянка по-русски?

— Не знаю, — говорю я, включаясь в игру. И понимая, что сейчас он расскажет анекдот, который знают все в учреждении дядя Жени.

— Это ящик водки, ящик пива, полкило колбасы и собака, — говорит Ефимов торжественно.

— А собака зачем? — спрашиваю я. — После выпитого поговорить?

— Нет, собака нужна для того, чтобы колбасу есть.

— Сильно! — отзываюсь я. — А хочешь, я расскажу тебе другой, профессиональный анекдот?

— Хочу, — отвечает Ефимов и берет в руки карандаш, чтобы записать анекдот.

— Взяли как-то американцы трех нелегалов: французского, английского и советского.

— Этого не может быть, — говорит Ефимов.

— Не может быть потому, что их невозможно арестовать, или не может быть потому, что у них обязательство друг против друга не работать?

— Они не работают друг против друга.

— Коля, они заявляют, что не работают друг против друга, а на самом деле выполняют заказы или указания своих правительств. Перед началом Первой мировой войны Россия, если тебе известно, была союзницей Франции. И вот во Франции изобрели бездымный порох. Он был эффективнее дымного по мощности, но, главное, не создавал проблем при стрельбе в артиллерии. Россия намекает Франции, что нужно бы поделиться секретом с союзниками. Но та делает вид, что ничего не знает. И тогда во Францию едет, кто бы ты думал?

— Представитель Генштаба, артиллерист? — гадает Ефимов.

— Нет, химик Менделеев. Ему устраивают экскурсию по заводу, где изготавливается этот порох. Он незаметно берет с конвейера патрон и кладет себе в карман.

— Так просто? — удивляется Ефимов?

— Не торопись, — говорю ему я. — Менделеев был великий химик, но никудышный вор.

— Его поймали?

— Офицер, который его сопровождал, понимал цель визита Менделеева на этот завод и внимательно следил за ним. Он, конечно, заметил кражу материального носителя секретной информации и попросил Менделеева положить патрон на место. Сделал он это в вежливой форме, но достаточно настойчиво. Менделееву было неловко, он положил патрон на конвейер и ушел с завода. Но задание военных нужно было выполнять, и он поступил уже как настоящий профессионал от разведки. Он пошел на ближайшую железнодорожную станцию и посмотрел визуально, а также по справочникам, какие грузы идут на завод. По ним он и составил рецепт бездымного пороха.

— И эти грузы не были засекречены? — удивляется Ефимов.

— Тогда до этого никто не додумался, — говорю я, вставая со стула. — Пока.

— А анекдот? — просит Ефимов. — Ты же обещал.

— Ах, память девичья, — отвечаю я, — совсем забыл. В общем, арестовывают трех нелегалов, выясняют, что все они нанесли Америке ощутимый вред, и приговаривают их к смертной казни. А до приведения приговора в исполнение помещают их в одну камеру. Перед лицом смерти они все сдружились…

— Еще бы, — говорит Ефимов. — А ты бы не сдружился?

— Не знаю, — отвечаю. — Я на себе не показываю, примета плохая. Так вот, приходит день приведения приговора в исполнение. Первым ведут на казнь англичанина. Приводят его в некую комнату и с большим понтом говорят, что он находится в самой демократической стране мира, а поэтому у него есть право выбирать способ казни. Либо электрический стул, как это принято в Америке, либо повешение, как это принято в Англии.