Поющая в репейнике - Анастасия Машкова Страница 17

Павел Иванович в изнеможении откидывается.

– Спасибо, Голубцова. Вы чудно добры. И кудри вам к лицу. Философ совершенно прав. Жизнь – треугольная штука, черт возьми!

– Ну ладно, Павел Иванович, пойдемте ужинать и отдыхать, – пытается подставить плечо Полкану Маня.

С ее помощью Супин встает и движется в сторону кухни.

Трофим становится монументальной преградой на их пути.

– Тосик, ну что ты, в самом деле? – возмущается Маня.

– Я все сказал. Маргарита поняла. Буду ждать в семь ноль-ноль на условленном месте. Надеюсь, без неожиданных сюрпризов, – Седов выпячивает подбородок в сторону соперника и, притиснув его с силой к стенке, проходит в коридор.

– Тосик, останься! Куда же ты? – лепечет тетя Аля.

– Я – спать. Утро предстоит сложное, – гордо обрушивает себе на голову шапку-ушанку Трофим и, запахнув пуховик на манер Бэтмановского плаща, удаляется из квартиры.

– Я снова все сделал не так? – смотрит растерянно на Маню Полкан.

– Все так, Павел Иванович.

Маня отводит глаза от близкого и доверчивого лица шефа. От него пахнет хорошим коньяком, сигаретами, одеколоном. Пряным, дурманящим.

«Господи, я ног не чувствую. И вспотеть только не хватало», – проносится в Маниной смятенной голове.

Но, слава Богу, Супин усаживается на стул и хватается за ложку.

– Ни черта не ел! Только пил… О, какое счастье – горячее!

Он говорит что-то еще, прихлебывая и глотая. Слов женщины не разбирают. Они, как зачарованные, смотрят на него, одинаково подперев руками щеки. Три девицы у стола.

Первой спохватывается тетя Аля.

– Добавочки, конечно! – она подливает Полкану супа и снова подпирает щеку.

– Простите меня. Расклеился что-то… Но завтра, в семь ноль-ноль… Так ведь? В семь? Я готов. Решительно готов. И незачем было размазывать меня по стенке. Да!

Супин пытается собраться с мыслями и восстановить привычную мину непререкаемого достоинства.

– Отдохните, Павел Иванович, а утром посмотрим, – подает голос Рита. – Вы сегодня ничего не выяснили? Не были у генерального в больнице?

Супин обреченно мотает головой.

– Все впустую. И генеральный плох. Придется нам идти на крайние меры. И мне… страшно. А вам? Неужели вам всем не страшно? А если тюрьма? А если охрана Кашина схватит и покалечит? Или вовсе убьет? Рита, что вы молчите?!

Маню поражает искренность, с которой Полкан расписывается в своей слабости.

«Он – настоящий. Конечно, не Бэтмен. Да и к свиньям этого голливудского шута! Хочу встретить вот такого, живого…»

Рита пожимает плечами.

– Никакой охраны быть не должно. Водитель и нянька. Но, быть может, вам и вправду лучше не рисковать? В конце концов, помогать человеку, который лишает вас работы и едва ли не сажает в тюрьму, – абсурд.

– Бросьте, Кашина, делать из меня слизняка. Мне ведь тоже нечего терять. Выбора нет.

Он скребет ложкой по тарелке, подбирая остатки лапши. Посуда после трапезы аккуратиста выглядит образцово – можно и не мыть.

Тетя Аля тянется к холодильнику. Маня категорично машет на тетку. Аля сникает и снова укладывает щеку-плюшечку на руку.

– А где ваши очки? И машина? – спрашивает Маня.

– О! Очки вроде в пальто. Они все падали в грязь почему-то… А машина там… – он неопределенно кивает в пространство. – Не беспокойтесь. Я посплю, встану в пять и буду на месте с машиной в нужное время. Спасибо, как всегда, все очень вкусно.

Супин, покачиваясь, встает:

– Мне бы в душ, если позволите…

Маня бежит в гостиную, достает из шкафа свежее полотенце. Поворачиваясь, она натыкается на Павла Ивановича. Он подхватывает ее под локоть и, быстро склонившись, целует руку.

– Я не стою вашего беспокойства. Вы… Голубцова… вы даже не представляете, кого пустили в дом.

Маня неловко отнимает руку, опускает голову, краснея:

– Вора и растратчика?

– Да уж… – вздыхает Супин. – До Тосика мне – как до луны.

Маня прыскает.

– Может, оно и к лучшему?

Полкан театрально раскидывает руки, мол, как знать?

– Вот полотенце. Шампунь и всякое прочее в ванной. А… ваши вещи?

Маня от смущения говорит излишне деловито.

Супин берет у нее полотенце, грустно ухмыляется:

– Вещи – пустое. Носки за ночь высохнут на трубе. Пардон за прозу.

Маня мгновенно представляет голубые носки в горох, обмотанные вокруг полотенцесушителя, но это отнюдь не сбивает ее романтического настроя. «Горох – это даже мило. В качестве вызова и нестандартного решения… Один известный журналист вообще носки с сандалиями носит, и ничего».

Полкан отворачивается и бредет нетвердой походкой в ванную.

Маня входит в кухню, садится на табурет. Она не замечает, как Аля украдкой сует рюмку в раковину и подмаргивает Ритусе. Рита переводит взгляд на Маню, загадочно улыбаясь.

– Нет худа без добра, да, Манюнь?

– Рит, это просто гадко так думать обо мне, – вспыхивает Маня.

– Прекрати. Это все мудреная наша жизнь. Деревянный Полкан превращается в лирического героя. Смешной Тосик – в непоколебимого воина, а Царевна-Несмеяна – в подлую лягушку.

– А героиня второго плана? Наперсница царевны?

– А она и есть настоящая героиня. И царевна.

Рита усмехается и отпивает из массивной чашки ненавистный растворимый кофе.