Украденная дочь - Клара Санчес Страница 17

— Взгляд у нее стал каким-то другим, — с отчаянием сказал он мне.

Он сидел перед телевизором. Я поставила перед ним тарелку с куском лазаньи, которую только что подогрела. Мне уже не нравилось готовить еду, не нравилось стараться делать что-то вкусненькое только для того, чтобы насыщать неблагодарные тела, которые почему-то болеют. Мама решила прибегнуть к экстренным мерам и в последнее время стала принимать витаминные добавки, которые сама недавно продавала. Она считала, что вреда они не причинят, а вот полезными вполне могут быть. Отец ел совершенно без аппетита. Он двигал вилкой так, как будто воздух был очень густым и препятствовал его движениям.

— Это ты приготовила? — спросил он, глядя в экран телевизора.

— Она стояла в холодильнике, пришлось разогревать.

— Я так и подумал.

Он медленно прожевал кусочек и с трудом его проглотил. Оправа его очков ярко поблескивала.

— Папа, деньги — не проблема.

Он повернулся ко мне, держа в руке вилку.

— Какая ты наивная…

Я отложила в сторону кухонное полотенце, которым так сильно терла себе во время этого разговора руки, что кожа на них покраснела. Я почувствовала, как по ним с бешеной скоростью зациркулировала кровь. Помедлив секунду-другую, я вышла в коридор и направилась в спальню родителей. Там я достала из комода чистую пижаму для отца, а потом, открыв шкаф, поискала чехол из белой материи, который был надет на норковую шубу, расстегнула его и начала ощупывать карманы. В одном из них я обнаружила мешочек из коричневого шелка — то есть того же материала, из которого была изготовлена подкладка шубы. Внутри мешочка лежали деньги купюрами по пять тысяч. Я очень быстро, поглядывая на дверь, пересчитала купюры. Один миллион песет. Я снова пересчитала купюры. Мне казалось, что если я сейчас покажу эти деньги отцу, то у него уже не будет оснований отказываться навещать свою жену каждый день, чтобы не слышать от врачей, в каком тяжелом состоянии она находится, и оставлять ее всецело на них одних. Однако отдать эти деньги отцу — это значит распрощаться с надеждой на то, что мама снова станет хозяйкой своих секретов. Однако секрет, связанный с Лаурой, был известен не только ей, а еще и ее мужу, и даже Анне — «той, у которой есть собака». Я положила шелковый мешочек с деньгами обратно в карман норковой шубы и застегнула покрывающий шубу чехол, а потом, встав на мягкое кресло с обивкой из голубого бархата, достала завернутый в одеяло портфель из крокодиловой кожи.

Положив портфель на стол из красного дерева, я открыла его. Отец по-прежнему держал в руке вилку, почти не прикасаясь к еде, и смотрел невидящим взором на экран телевизора. Он был одет в шорты и футболку с рисунком, рекламирующим какой-то стадион. Хотя он никогда не обращал внимания на свою внешность, потому что ему никогда не было нужно ничего, кроме той жизни, которую он вел, его работы и его семьи, внешностью его Бог явно не обделил: у него, помимо всего прочего, были красивые голубые глаза, которые я с удовольствием бы унаследовала, и обаятельная улыбка, благодаря которой ему удавалось пролезать без очереди на рынке и в поликлинике. Возможно, именно поэтому мне было так больно смотреть на то, что у него выпадают волосы и все больше и больше сутулятся плечи.

Мама имела все основания быть по отношению к своему мужу ревнивой, но она такой не была. Она на своего мужа почти и не смотрела. В его присутствии она не пыталась быть лучезарной и обаятельной, как это делали другие женщины: ее мысли были заняты чем-то более важным, чем неотразимая привлекательность ее мужа. Рядом с женой отец как бы превращался в самого обычного, ничем не примечательного мужчину.

Я некоторое время поколебалась и даже сглотнула от волнения слюну, прежде чем решилась включить свет и позвать его. Я переходила черту, переступать которую меня никто не просил. Мама просила меня всего лишь заботиться о брате и — в какой-то степени — об отце. Разговаривать с врачами и навещать маму — эту функцию я взяла на себя сама, потому что мне не верилось, что с этим будет успешно справляться отец. А все то, что было связано с фотографией Лауры, являлось новым грузом ответственности, который я решила взвалить себе на плечи.

— Папа.

Он повернулся и посмотрел на меня вопросительным взглядом сквозь стекла очков, в которых отражался кухонный шкаф с репродукцией литографии Миро в рамке.

— Папа, — снова сказала я.

Его взгляд спустился с моего лица на открытый портфель. Он смотрел, как я вынимаю из портфеля фотографию Лауры. Я доставала ее лишь несколько секунд, но они показались мне долгими часами.

Я показала ему фотографию.

— Боже мой! — воскликнул он, с трудом вставая, как будто был еще сравнительно молодым снаружи, но уже немощным внутри. — Эта история что, так для нас никогда и не закончится?

Я пожала плечами.

— Что это за фотография?

Отец выхватил фотографию у меня из руки.

— Это было нашим кошмаром. Это и сейчас наш кошмар! И тебе не нужно совать туда свой нос.

— Я обнаружила ее случайно.

— Случайно? Ты ее обнаружила случайно на верхней полке шкафа в портфеле, завернутом в одеяло?.. А я ведь говорил твоей матери, что нам нужен сейф. — Он принялся разглядывать меня с таким видом, как будто лишь сейчас понял, какая я на самом деле. — И как давно ты уже зна…

— С десяти лет, — перебила я его.

Отец поднес руку, в которой держал фотографию, к голове. Было заметно, что жизненная ситуация, в которую он угодил, ему отнюдь не по душе, но он увязал в ней все глубже и глубже.

— Мне жаль, что так получилось, — сказал он. — Я не думал, что все сложится именно так. Я полагал, что время расставит все по своим местам.

— Если время этого не сделает, вместо него это придется сделать нам. Кто эта девочка?

Он отодвинул один из стульев, стоявших вокруг стола, и сел на него. Затем переместился вместе со стулом вперед — так, что край стола уперся ему в живот. Дом без мамы казался пустым, и возникало ощущение, что в ближайшее время мы собираемся куда-то переезжать. Ее шаги, раздававшиеся до того, как она снимет обувь, и после того, как она ее снимала, уже более тихие; ее хрипловатый голос, ставший таким потому, что она много курила в молодости; запах ее геля, который она готовила сама, смешивая розовое масло, привезенное из Стамбула Анной, с пеной купленного в супермаркете мыла; ее манера раздеваться до лифчика, расстегивая змейку на спине, а затем стаскивая с себя кофточку резкими движениями и бросая куда попало, как что-то уже не нужное, — всего этого нам с отцом теперь ужасно недоставало.

Мы посмотрели на фотографию.

— По правде говоря, я не знаю. Это всего лишь предположения, хотя Бетти считает, что их вполне достаточно.

Он сказал «Бетти», а не «твоя мама», как говорил обычно, и это означало, что мы начинаем разговаривать о чем-то таком, о чем еще никогда не говорили.