Смерть в апартаментах ректора. Гамлет, отомсти! - Майкл Иннес Страница 17

– Рад слышать, что мое, так сказать, дилетантское мнение подтверждает профессионал. Да, думаю, что я бы и сам обнаружил письмо, причем почти сразу. Однако интересно, была ли это задумка самого По? Я ничуть бы не удивился, узнав, что в ее основе лежит нечто такое, что старо как мир. Как вы считаете? В Стране Басков существует любопытное поверье… Однако, с вашего позволения, я расскажу его в другой раз. Почему я вспомнил По? Только оттого, что хотел сказать, что все эти кости, о которых столько разговоров, вполне возможно, не являются ни средством навести на кого-то подозрения, ни свидетельством некоего психического расстройства. Я не подразумеваю психическое расстройство в строгом смысле. Они могут быть (как бы лучше сформулировать?) воплощением понятия совершенно нормального субъекта о черном юморе… Вам знакомы офорты Гойи? В цикле… Боже мой, как же он называется? Барочо, цикл военных офортов Гойи…

Профессор Кёртис поспешил к испанцу и оставил своего собеседника одного.

Оглядевшись, Эплби заметил, что оказался рядом с тремя профессорами, о которых он пока еще ничего не знал: с Лэмбриком, Кэмпбеллом и Чалмерс-Патоном. Особый интерес у него вызывал Лэмбрик, женатый член Ученого совета и владелец ключа от злополучных калиток. А Кэмпбелл показался ему вроде бы знакомым. Чувствуя, что может пополнить свои впечатления, прежде чем проанализирует их в спокойной обстановке, Эплби подошел к этой группе и вскоре сидел в кресле, курил и беседовал с ними. В любом другом случае это являлось бы вопиющим нарушением этикета. Однако в колледже Святого Антония существовали свои правила, согласно которым «пришельцы» из внешнего мира интересовали его обитателей довольно мало. Они считали само собой разумеющимся относиться к прибывшему для расследования убийства офицеру полиции так же, как к архитектору, приглашенному для проектирования здания столовой, или к члену Академии художеств, рисующему акварели очаровательных внутренних двориков. Подобный настрой мог существенно ускорить расследование, и Эплби не счел себя обиженным.

Разговор шел о прокторских обязанностях Готта. Короткая прогулка из зала собраний в профессорскую происходила холодным и ненастным вечером, когда от поднимавшегося тумана першило в горле. Собеседники Эплби удобно устроились с сигаретами в больших кожаных креслах рядом с пылающим камином, горевшим даже жарче, чем в соседней комнате. По их ногам струилось приятное тепло, и мысль о коллеге, шедшем по улицам во главе университетского «патруля», очевидно, доставляла им особое удовольствие.

– Подумать только! – говорил Лэмбрик, грузный математик с лицом мечтателя и с примитивным чувством юмора. – Вот он заходит в «Пересмотренное дело». Там двое пьют глинтвейн. Он их проверяет, после чего выходит в промозглую мглу, думая о глинтвейне. Потом идет через улицу в «Крякающую утку», неплохой, кстати, паб. Там двое играют в шаффлборд за стаканчиками рома с лимоном. Проверяет. И вот он опять на улице, помышляя о роме с лимоном и шаффлборде. Он, между прочим, неплохо в него играет. Затем направляется в шикарное заведение в Беркли: с полдесятка щеголей потягивают шампанское. Старина Готт надеется на скандал. «Представьтесь, из какого вы колледжа?» Все четко рапортуют. Он опять идет патрулировать мимо моего портного (все забываю, как его зовут), и так до тех пор, пока не закроется клуб «Серп и молот» и все не улягутся спать. Ну и жизнь!

– А вы слышали, – вступил Кэмпбелл, темноволосый худощавый шотландец, – как Кёртис в его бытность старшим проктором проверил архиепископа Йоркского?

Это был прелестный анекдот, однако слишком тонкий для понимания Лэмбрика, который вдруг углубился в сумбурные математические дебри. Но Чалмерс-Патон продолжил разговор, вспомнив один из подвигов Кэмпбелла.

– Послушайте, Кэмпбелл, вы помните свое восхождение на башню Святого Бальдреда после возлияний?

Несмотря на явное неодобрение со стороны Кэмпбелла, Чалмерс-Патон рассказал эту историю. В ней Кэмпбелл предстал бесстрашным, даже безрассудным человеком, к тому же опытным верхолазом. И тут Эплби вспомнил.

– Вы действительно забрались очень высоко, не так ли? – тихо спросил он шотландца. – В Гималаях в двадцать шестом году.

Кэмпбелл смущенно покраснел и на какое-то мгновение растерялся.

– Я был там, – ответил он, помедлив. – А мы с вами не восходили на Столбовой пик, когда я наткнулся на вашу партию в Уэсдейле?

Эплби, в свою очередь, признал это, причем таким тоном, словно в разговоре с одноклассником вспомнил, как они вместе играли в лапту после пикника в воскресной школе. В любом случае они нашли общую тему, и несколько минут разговор шел об альпинизме. Затем Эплби спросил как бы между прочим:

– А в Святом Антонии нынче верхолазным спортом занимаются?

– По-моему, нет, – вступил в разговор Чалмерс-Патон. – Несколько лет назад был клуб, но студенты приходят и уходят, знаете ли. Так что я думаю, что все это заглохло.

Эплби заметил, что его собеседники поняли, что наконец-то прозвучало нечто, имеющее отношение к смерти ректора. Поэтому, обращаясь к Кэмпбеллу, он задал более конкретный вопрос:

– А как вообще колледж с точки зрения верхолазного спорта? Можно в него влезть, вылезти или просто побродить по крышам?

Кэмпбелл издал короткий смешок.

– Как вам известно, я альпинист-любитель. Однако уверяю вас, что я не взломщик и не высотник, так что не думаю, что смогу высказать авторитетное мнение. Любой может попасть на крышу через какой-то люк или чердачное окошко и немного там побегать. Однако замечу, не ручаясь за достоверность своих суждений, что на этом все и кончится. Полагаю, что залезть или вылезти по стенам почти невозможно.

– Даже опытному верхолазу?

Кэмпбелл ответил ровным, лишенным каких-либо эмоций тоном:

– Даже опытному верхолазу.