Другая машинистка - Сюзанна Ринделл Страница 17

Шепот Дотти на кухне, ее неверные, недостойные домыслы довели меня чуть ли не до тошноты, но пробудили воспоминания, и я поняла, как сильно все еще тоскую по Адели. Я сидела у себя в комнате и думала о ней: блестящие карие глаза, морщинка на лбу, которая никогда не разглаживалась, и как Адель напевала, если монахини посылали ее трудиться на кухню, а руки у нее вечно в цыпках от работы по хозяйству, и она частенько забывала повязать шарф, а порой отказывалась от зонтика, потому что опасалась, как бы желание уберечь волосы от дождя не сочли тщеславным. Много всего вспоминалось, и я сидела, погрузившись в свои мысли, перебирая подробности.

Дверь распахнулась – я резко распрямилась, – ворвалась Хелен. Тут я поняла, что с самого начала этого ждала, сидела почти неподвижно, перелистывала страницы, не различая строк. Хелен страшно удивилась, застав меня в этой позе – на кровати, с книгой в руках. Кажется, она вздрогнула; я же ощутила легкий укол высокомерного удовлетворения.

– Ой! Ты дома.

– Да.

– Я… мы не слышали, как ты вошла.

– Мм.

– Давно ты дома?

– Меня отпустили на вторую половину дня, – сообщила я. – В награду за прилежную работу.

Я понимала, конечно, что это не ответ на вопрос, но мне хотелось подразнить Хелен, подержать ее на крючке: пусть мучается, гадая, какую часть их злопыхательской беседы я успела разобрать – или не успела. Хелен прошла к туалетному столику, что располагался на отмеченной занавеской границе между нашими тайно воюющими территориями. Я следила за ней взглядом; она склонилась к зеркалу, изучая свое отражение, и нервно выдергивала забытые в волосах шляпные шпильки.

– Пораньше домой – умница наша! – Она выдавила смешок, подозрительно подглядывая за моим отражением в том же зеркале, потом вновь сосредоточилась на собственной физиономии. – Боже-боже! Только погляди! Словно в соляной шахте весь день проработала. – Взгляд ее не отрывался от зеркала, а тело само собой механически опустилось на стул перед туалетным столиком. Хелен то укладывала волосы, то пощипывала щеки – я понимала, что она пытается уклониться от разговора, и беспощадно сверлила ее взглядом.

– Я слышала тебя и Дотти, – тихо и вкрадчиво произнесла я.

На краткий миг ресницы Хелен вспорхнули, губы сложились удивленным колечком. «Победа, – сказала я себе. – Сейчас она будет пресмыкаться». Однако быстро сработала невидимая пружинка, и Хелен вновь сама безмятежность.

– Прости? Что ты сказала, дорогая?

Бодрый, слащавый тон. Наверное, мнит себя дипломатом. Хочет выкрутиться и чтоб я не лезла в ссору. Но я-то не боюсь. Я еще поднажала:

– Я сказала, что слышала, о чем вы с Дотти говорили, когда я вошла.

Она резко втянула воздух, что-то застряло у нее в горле, и Хелен с трудом подавила приступ захлебистого кашля.

– Вот как? – с наивным любопытством переспросила она, прочистив глотку. – Значит, ты слышала, как я жалуюсь на эту ужасную Грейс у нас в магазине. – Нервный смешок. – Как некрасиво. Ты же знаешь, я не одобряю сплетни… Ну что ж, бывает, все мы время от времени себе позволяем.

– О Грейс я не слышала ни слова. Но я слышала, как вы обсуждали кое-кого другого.

– Ну извини, тогда уж и не знаю, о чем ты. – Она усмехнулась – чересчур широко, так льстиво скалится трусишка-далматинец. А затем деловито отвернулась и продолжала прихорашиваться перед зеркалом.

Я не верила собственным глазам и ушам: она так и будет разыгрывать из себя невинность! Но я-то уже заглянула в ее карты и видела, что руки у шулерши дрожат.

– Видимо, ты не считаешь нужным извиниться.

Я передернулась, услышав себя как будто со стороны: точь-в-точь чопорная школьная училка, на последних словах голос взмыл несколькими октавами выше, отчего вовсе не сделался приятнее. Припомнилось, как в детстве миссис Лебран отчитала меня, когда я по ошибке сложила серебро не в тот ящик. А, наплевать: я высказалась напрямую и предвкушала облегчение – сейчас все пойдет в открытую. Еще минутку – и…

Хелен обернулась ко мне, заморгала, якобы озадаченная. Опять-таки я узнала выражение из того репертуара, который Хелен частенько отрабатывала перед зеркалом.

– О! – сказала она, будто внезапно припомнив какую-то ерунду. – Ну да, ты права, я совсем забыла. – Она оторвалась от зеркала, подошла к армуару и что-то из него вынула: – Вот твои перчатки, прости, что долго не возвращала.

И великодушным жестом протянула мне пару бордовых перчаток, которые я не видела уже год и не помнила, чтобы одалживала их соседке. Я думала, они потерялись, а тогда надвигалась зима, я наскребла небольшую сумму и купила взамен другие, серые, гораздо менее элегантные.

И вот Хелен потрясает моими потерянными перчатками у меня перед носом. Раскаленное добела негодование так и шипело под кожей. Я взяла перчатки – на вес и на ощупь точно две снулые, скользкие форели. Значит, вот какую игру она затеяла. Я сказала себе, что не стану больше добиваться извинения от девчонки настолько подлой, что она как угодно выкручиваться будет, лишь бы не признать себя виноватой. Отвернулась и пошла прочь – но тут же передумала. Несправедливо, решила я, так и оставить меня расхлебывать обиду в одиночестве. От гнева трясло, прямо все тело ходуном ходило. Я вновь развернулась и напряженно, механическим шагом, как заводная кукла, подступила к Хелен.

Я подошла вплотную, встала прямо перед ней чуть ли не нос к носу. Она встретила меня благосклонной улыбкой. А потом словно кто-то открыл кран – и краски отхлынули от ее лица. Очевидно, в этот миг она вполне осознала, что сейчас произойдет и на что я способна, если еще сильнее меня обозлить. Все так же напряженно, механически я подняла руку с парой перчаток и стремительно рассекла ими воздух. С ласкающим мой слух ШЛЕП! они хлестнули Хелен по щеке. Хелен сразу же взвыла, зарыдала в голос.

– Подлюка! – крикнула она мне, заливаясь слезами.

Но я отключила звук. Спокойно, тщательно натянула перчатки. Расправила каждый пальчик и вышла из комнаты, намереваясь прогуляться перед сном.

Я бродила несколько часов, блуждала там и сям и вернулась, когда ужин давно уже был и накрыт, и убран со стола. Поднявшись к себе, я убедилась, что Хелен усмирена. Видеть я ее не могла, поскольку она полностью задернула простыню посреди комнаты и совсем от меня отгородилась, однако я слышала, как она тихонько всхлипывает: последние спазмы, надо думать, продолжительного плача «от души», которому она предалась, едва я вышла за дверь. Я спрятала перчатки в свой комод (прекрасно понимая, что недолго им там лежать, воровку не отучишь от мелких краж) и забралась под одеяло с той книгой, которую тщетно пыталась читать днем.

Я надеялась, что на сей раз чтение пойдет легче, ведь я обличила Хелен и облегчила душу, отчасти восстановив справедливость, но все никак не могла сосредоточиться. Вновь я переворачивала страницы, толком не видя строк. Остро ощущалось присутствие Хелен по ту сторону простыни. Небось страдает, как жестоко ее обидели. С утра первым делом побежит жаловаться Дотти, если до сих пор не наябедничала. И не пожалеет трудов, распишет, сгустит краски. На пару понавыдумывают. Смутное желание проявить свою власть подняло меня с кровати – я выключила люстру, единственный на всю комнату источник света, однако Хелен и не пикнула. Я заползла обратно под одеяло и закрыла глаза. Понимала, что мне еще долго не уснуть, понимала и другое: в этом доме больше оставаться нельзя. Нужно что-то менять.