Второй после Бога - Курт Ауст Страница 17

– Расскажите мне коротко о Халворе Юстесене, мне нужно все знать про него.

Судья Мунк кивнул и молитвенно сложил перед собой руки.

– Юстесен всю жизнь был солдатом. Он принимал участие в строительстве крепости в шестидесятых – семидесятых годах, начинал как рядовой, но я не знаю, откуда он родом, во всяком случае, не из нашего города, он приехал сюда с первым комендантом Спекманом… или Спександом? Впрочем, это не важно! Когда в тысяча шестьсот семьдесят седьмом году генерал Сисиньон стал у нас главнокомандующим, Юстесен все еще был здесь и постепенно, как говорят, стал своего рода правой рукой генерала. Поговорите об этом с комендантом Штормом, если вас интересуют детали. Так вот, Юстесен колесил с генералом по всей стране все последние годы, пока тот не вернулся в Тросвик, я имею в виду генерала; говорят, что за несколько лет до своей смерти он сдал Юстесену в аренду усадьбу Стенбекк за один шиллинг в год. Впрочем, это отнюдь не слухи, я сам видел этот контракт несколько лет назад, когда усадьба Тросвик в очередной раз сменила своего владельца. После смерти генерала владельцы сменялись несколько раз.

– Когда умер генерал Сисиньон?

– Когда? Да лет пять-шесть тому назад, хотя, нет, он умер в тысяча шестьсот девяносто шестом году, тогда как раз женился мой младший, потому что я помню… впрочем, это не важно. Главное, что плата за аренду была до смешного мала, и эту аренду нельзя было аннулировать, она была действительна, пока Юстесен был жив. Как вам это нравится? Именно против этого и пытался бороться один из прежних владельцев Тросвика.

– Но он ничего не добился?

– Да, договор был составлен безупречно. Халвора Юстесена нельзя было выселить из Стенбекка до того, как его вынесут оттуда ногами вперед… Простите, до его смерти.

– А теперешний хозяин Тросвика тоже пытался выселить его из Стенбекка?

– Господин Кристиан Вернерсен? Нет, насколько мне известно, но все может быть. Для него это нерентабельный арендатор. Поэтому, думаю, он предпринимал какие-то попытки… – Неожиданно на лице судьи появилось глуповатое выражение. – Но… но не намекаете же вы, что Вернерсен?…

Мой взгляд выразил полнейшую невинность.

– Я, намекаю?.. Что вы имеете в виду?

Судья Мунк посмотрел на бокал, на бутылку, почесал голову под париком и поднял на меня глаза.

– Что я имею в виду? А то, что хочу послушать вас, прежде чем я буду что-либо иметь в виду.

– Значит, Халвор Юстесен был, так сказать, полусолдатом-полукрестьянином?

– Нет, из солдат он ушел несколько лет тому назад. Когда ему стукнуло шестьдесят.

– Но продолжал носить форму?

Судья Мунк бросил взгляд на альков.

– Да, я это замечал. – Он ослабил узел шейного платка. – Его с армией связывали словно узы брака, без которых он уже не мог жить. Ему было неуютно в Стенбекке, и каждый вечер он возвращался в город, в крепость. У себя в Стенбекке он не мог спать. Говорил, что там слишком тихо.

– Несмотря на ничтожную арендную плату, он жил небогато, – сказал я и оглядел комнату. – Разве усадьба не приносила ему никакого дохода?

– Думаю, что приносила. Но Юстесен потерял свой городской дом и все имущество, а может быть, и состояние, точно не знаю, во время городского пожара несколько лет тому назад.

Судья Мунк замолчал и выглянул в окно. Во двор вышла молодая женщина с ребенком на руках. Малыш плакал, и она раздраженно его бранила. Я узнал ее.

– Да, я видел, что много домов сгорело, – сказал я. – Это тогда обгорел этот стул?

Судья Мунк вздохнул.

– Да, и не только стул. – Он встал, потянулся, прошелся по комнате и снова сел. – Здесь, в городе, нам не дают жить две вещи. Первая – это без конца повторяющиеся пожары. Каждые двадцать лет или даже чаще у нас бушует огонь, город превращается в пустыню, люди лишаются всего и остаются без крыши над головой. Ни одному человеку не удалось прожить всю жизнь во Фредрикстаде без того, чтобы его не посетила рыжая дама.

– Что за рыжая дама?

Он взглянул на меня, под левым глазом у него дергался нервный тик.

– Говорят, что когда-то очень давно, когда город только-только заложили, она тут жила. Ее сожгли как ведьму. На костре она бранилась, проклинала всех и вся и кричала, что отомстит, что еще вернется сюда… Люди часто видели ее на улицах по ночам. Обычно перед пожаром.

Во дворе женщина шикала на плачущего ребенка, он никак не унимался.

– А что еще мешает городу жить?

– Еще эта крепость. – Судье Мунку стало как будто легче, когда он заговорил о чем-то более осязаемом. – Солдаты, конечно, защищают нас от шведов и других разбойников, но, с другой стороны, они сами иногда бывают хуже чумы. Одно дело – пьянство, драки и проститутки, которых они привлекают в город. А другое – разные ограничения и поборы, ну и всякое такое. Как бы там ни было, а комендант Шторм взорвал дом Юстесена во время последнего городского пожара года два назад. Юстесен спас только сундук и еще эти стулья, а больше ничего.

– Как это взорвал?

– Очень просто. Эти негодяи военные взорвали все дома, построенные у стен крепости и вблизи от их зданий, чтобы удержать огонь на расстоянии. – Судья Мунк развел руками. – И, надо сказать, им это удалось! Они не потеряли ни одного здания, ни одного. Да-да, военные тогда не пострадали. – Он так стукнул ладонями по столу, что я даже вздрогнул. – Но они и не помогли спасти ни одного дома горожан, ни одного!

Он вдруг встал и вышел.

– Успокой же наконец своего ребенка! – заорал он на женщину. Она испуганно шмыгнула в дом и закрыла за собой дверь. Вскоре он вернулся, сердито прошелся по комнате и сел. – А тут еще вы, молодой человек.

Мы сидели друг против друга, как два игрока в карты, – прищурив глаза, мы внимательно, оценивающе следили один за другим. Словно противники, мы не до конца доверяли друг другу.

Я еще не был готов высказать то, что я думаю.

– Юстесен пытался получить возмещение за сгоревший дом? – спросил я.

– Нет, насколько я знаю. Но я слышал, что после этого он не выносил даже вида Шторма.

– Значит, они недруги?

Судья Мунк скривил губы под толстым носом.

– Недруги не совсем подходящее слово. Говорят, что у комендантов не бывает ни друзей, ни недругов, только подчиненные и враги.

Я кивнул, встал и вышел. Небо было затянуто облаками. Западный ветер нес от реки сырой воздух и запах гнилой рыбы. Я обхватил себя руками и пожалел, что мой плащ остался в багаже, направлявшемся в Мосс. А еще пожалел, что не держал рот на замке и потому не поехал со всеми, вместо того чтобы стоять здесь и взвешивать каждое слово на золотых весах.

Всех слушай… и прячь свои сужденья, – предупреждающе зазвучал в ушах голос Томаса. Молодая женщина стояла за ставнями и призывно мне улыбалась. Я оглядел двор, молодой служащий стоял у ворот, ведущих на улицу.