... Ваш маньяк, Томас Квик - Ханнес Ростам Страница 17

Когда санитары оставили нас вдвоем в комнате для свиданий, Стюре Бергваль поставил на стол две чашки и термос с кофе. Я выудил из кармана парочку помятых булочек из кондитерской в Сэтере. Некоторое время мы беседовали о пустяках — о моей поездке на машине из Гётеборга, о наступлении весны и прочих банальностях.

Мы поговорили о том, что Бергваль сидит в закрытом учреждении еще с тех пор, как премьер-министром Швеции был Ингвар Карлссон, а Михаил Горбачев управлял Советским Союзом! Стюре попал в Сэтер до того, как был создан первый сайт в Интернете.

— Я ни разу не разговаривал по мобильному телефону, — сказал Стюре, который из телепередач знал о том, что все теперь ходят с трубкой у уха.

— Как можно пережить такую долгую изоляцию? — спросил я. — Как ты проводишь время?

Рассказ потек легко, как река, словно Стюре давно ждал повода поведать об этом.

— Мой день начинается ровно в пять двадцать девять. Обычно я просыпаюсь сам, но все равно ставлю будильник. Потом я слушаю по радио программу «Эхо» и в пять тридцать три встаю. После выполнения утренних процедур в пять пятьдесят четыре я спускаюсь в столовую, чтобы взять кофе и кефир. Я так точен — санитары говорят, что по мне можно сверять часы!

Он откусил кусок булочки и запил его глотком кофе.

— Ровно в шесть ноль пять я звоню в звонок, чтобы меня выпустили. Ровно в шесть ноль пять! Это единственный способ выжить в такой обстановке, — пояснил он. — Я должен четко следовать своему графику. Придерживаться его всегда и во всем.

Я понимающе кивнул.

— Сегодня — две тысячи триста шестьдесят седьмой день подряд, когда я выхожу на прогулку в прогулочный дворик.

Стюре выжидательно посмотрел на меня.

— Две тысячи триста шестьдесят семь дней, — потрясенно повторил я.

— Прогулка по двору занимает ровно час двадцать минут, по маршруту в форме восьмерки. В семь двадцать пять я принимаю душ, пью кофе и читаю газеты. Затем начинается моя работа по решению кроссвордов. Я подписываюсь на множество газет со сложными кроссвордами — и ни один из них никогда не оставил нерешенным. Иногда мне требуется несколько дней, чтобы найти решение для оставшихся слов, но я всегда его нахожу. Иногда я отсылаю их в редакцию от имени кого-нибудь из персонала, чтобы не привлекать внимания, и много раз выигрывал мелкие призы, лотерейный билет или что-то в этом духе. Это для меня как работа. Кроссвордами я занимаюсь с половины девятого утра до четырех часов дня. В течение дня у меня всегда включено радио. Я слушаю только первый канал! Мои любимые передачи — «Тенденции», «Родственные связи», «Эхо дня», «Мир знаний» и «Родной язык». В шесть вечера я ухожу в свою комнату и после этого не желаю, чтобы меня беспокоили. Начинается вечерняя программа — в основном это просмотр телевизора. В двадцать один тридцать я ложусь. В десять часов я гашу свет и засыпаю.

Все обстояло именно так, как я и подозревал. Стюре Бергваль не поддерживал никаких контактов ни с одним человеком за пределами больницы. Ни с кем. И даже не общался с другими пациентами.

— Стюре, ты признался в совершении целого ряда убийств. И ты осужден за восемь из них. Ты по-прежнему придерживаешься своих признаний?

Некоторое время Стюре молча смотрел на меня, потом проговорил:

— Мои признания остаются в силе.

Мы оба задумчиво сказали «гм», обдумывая это важнейшее обстоятельство, имеющее значение для всего последующего разговора. Я рассматривал загадочного человека, сидящего передо мной.

Либо он самый ужасный серийный убийца всей Северной Европы, либо мифоман, которому удалось обвести вокруг пальца всю шведскую правоохранительную систему.

Его внешний вид не давал никаких указаний к тому, какая из этих альтернатив наиболее вероятна.

— Тебя охраняют строжайшим образом, — попытался я продолжить тему.

Стюре внимательно слушал меня.

— Клиника, кажется, на сто процентов защищена от возможных попыток побега — стальные двери, бронированные стекла, сигнализация.

Он произнес «угу», подтверждая мои слова.

— Мне интересно узнать, что бы произошло, если бы ты вернулся обратно в общество?

Теперь Стюре уставился на меня непонимающим взглядом.

— Ты снова взялся бы за старое — начал бы убивать и расчленять детей?

Его тяжелый взгляд стал еще более печальным.

— Нет-нет-нет! — Он покачал головой и застыл, уткнувшись взглядом в свои колени. — Нет, я не стал бы этого делать.

Я не сдавался.

— Так что бы произошло, если бы тебе разрешили жить в обществе — под наблюдением?

— Врачи считают, что меня надо держать здесь, в тюремной больнице…

— Я знаю, — прервал его я. — Я читал, что они пишут по этому поводу. Но я спрашиваю тебя. Ты производишь впечатление совершенно нормального человека. Ведешь себя разумно.

— Да? — спросил он на высокой ноте и улыбнулся так, словно я сморозил невероятную глупость. — А разве я не нормальный человек? — задал он риторический вопрос.

— Получается, что нет. Тебя считают самым опасным буйнопомешанным душевнобольным в Швеции. Разве ты этого не понимаешь?

Стюре не обиделся на меня, но вопрос — что бы произошло, если бы Стюре Бергваля выпустили на свободу, — остался без ответа.

Вопрос был задан не случайно.

Человек, сидевший передо мной, казался дружелюбным и деликатным. Трудно совместить эту картинку с образом жестокого садиста, серийного убийцы, которым его принято считать.