Дверь в зеркало - Елена Топильская Страница 17

Антон же, в отличие от участкового, не считал, что они отвлеклись. Разгадка всех смертей перед зеркалом, которое, к тому же, имело свойство таинственно исчезать с места происшествия, крылась именно там, в прошлом. В тридцатых годах, а может, и еще раньше – в начале двадцатого века, а может, и во временах Медичи, во дворце, откуда родом это зеркало. Зеркало-убийца.

Поэтому он решил вернуться к родословной семьи Годлевичей.

– А вы говорите, Семен Юрьевич был на отца похож? – обратился он к матроне. – Вы отца видели?

Матрона, колыхнув бюстом, снисходительно посмотрела на него.

– Конечно, юноша, я вам кажусь анахронизмом, – терпеливо ответила она. – Но мне не так уж много лет, и я еще могу увлечь мужчину...

Участковый покосился на шелковый халат, а дворничиха прыснула.

– Да вы не обращайте внимания, она комедию ломает. Актриса она, на пенсии!

– Актриса? – удивился Антон. – А где вы играли?

– На областной сцене, – небрежно уронила матрона. – Вела кружок в ДК. Конечно, я старше Фимочки, – она ласковым кивком головы показала на свою соседку, и Антон в это самое мгновение понял, что у каждой из этих женщин больше никого нет, кроме, разве что, неопрятного коммунального кота, что живут они душа в душу, и что греют их общие воспоминания о собственной молодости, проведенной вот тут, в этом доме. Ему вдруг стало жаль их прямо до слез, но он отнес этот порыв эмоций на счет своего болезненного состояния.

– Но старше всего на год. Я тридцатого года, – продолжала матрона. – И мы с матерью вселились в эту квартиру тогда же, когда отца Семена забрали. Когда и Фимочка с мамой тут стали жить, – она снова тепло посмотрела на соседку, и та ответила ей таким же нежным взглядом. – Если вы не верите, что Семен был сыном своего отца, взгляните на семейные фотографии. У него был архив, фотопортреты отцовские.

Хорошая мысль, в душе согласился Антон. А не найдется ли в этом архиве фотопортретов матери?

– А вы знаете, где архив? – спросил он у матроны.

Та кивнула и величественным жестом указала на книжный шкаф с энциклопедическим словарем.

– Вон там. За Брокгаузом. Там альбом и конверты.

Антон направился к шкафу, дрожащей рукой отодвинул черные с золотом тома и вытащил из пыльных глубин полки картонную коробку. Поставил ее на столик-консоль, расположенный возле шкафа, сдул пыль, открыл крышку, и взорам присутствующих явился ворох старинных фотографий и бумаг, исписанных перьевой ручкой. Антон поворошил картонки с фотографиями и бумаги, приподнял их, и на дне под ними обнаружилась тетрадка в жестком коричневом переплете, с залохматившимися уголками. Поднатужившись, Антон вытащил ее на свет Божий, открыл твердый переплет и понял, что это дневник, начатый в стародавние времена, когда писали перышками, макая их в фиолетовые чернила. Может быть, в этом дневнике написано все про зловещее зеркало?

С замиранием сердца Антон перелистнул хрупкие от времени страницы, и дневник раскрылся сам собой на середине. Там, между исписанными листами, лежала твердая фотография, со штампом фотоателье внутри затейливой виньетки. Фотография пожелтела и обтрепалась, на ней с трудом был различим стройный силуэт женщины в широкополой шляпе, закрывавшей лицо. Почему-то Антон понял, что женщина была молода и обольстительна, и уже не сомневался в том, что именно ее он видел в зеркале, осматривая труп. А еще – знал, что эту женщину он уже видел раньше. У себя дома, много лет назад, найдя в книгах прадеда письма и фотопортрет дамы в шляпе.

Это она, она являлась Антону в зеркале и матери его являлась, и каким-то образом была связана и с его семьей, и с семьей покойного Годлевича. И может быть, с Паммелем, тоже умершим перед зеркалом, из которого наверняка выходила она. И это означало – смерть.