Алая маска - Елена Топильская Страница 17

Стол очень быстро оказался накрыт; половой прислуживал нам с величайшей проворностью. Еда и закуски оказались действительно приличными; и если я поначалу испытал замешательство, так как ранее обходил подобные заведения стороной, то сейчас я уже и думать забыл о подозрительных личностях, наполнявших общую залу. Из буфета Маруто заказал для нас две стопки листовки, которую моментально принес на подносике половой. Выпив недурную водку и тут же закусив горячими щами, я почувствовал, что окончательно примирен с окружающей действительностью.

— Ну что, Алексей, полегчало вам? — хитро улыбнувшись, спросил мой vis-a-vis.

И я, откинувшись от стола, кивнул и улыбнулся ему в ответ.

— Я здесь часто обедаю, — пояснил он, — не смотрите, что в общей зале всякий сброд, бывает, находится. Для меня всегда наготове отдельный кабинет. Я и сам не знаю, чем заслужил такое уважение, — поспешно сказал Маруто, уловив, наверное, мой вопросительный взгляд, — но как-то бывал тут в форменном платье, и хозяин, видно, решил на всякий случай заручиться добрым отношением судебной власти.

Что ж, это было вполне возможно. И я понимал своего товарища: наесться тут можно было за небольшие деньги сытно и вкусно, а в отдельном кабинете возможно и пренебречь шумом сброда в общей зале, да его почти и не слышно было, равно как и стука шаров, и возгласов игроков из биллиардной. С улицы также шума слышно совсем не было, только вдруг зазвонили к службе на колокольне Знаменской церкви. Я вспомнил, что хотел прижать пружинку боя на своем хронометре, и незаметно, как мне казалось, вытащил часы из кармана, но это не ускользнуло от внимания моего товарища. Глаза его зажглись при виде моих драгоценных часов, и я не без удовольствия показал ему их и продемонстрировал бой, перед тем как заняться усовершенствованием механизма.

— Сколько же стоит такой хронометр? — спросил Маруто, впрочем, зависти в его голосе я не услышал, только искреннее восхищение хорошей вещью.

Я объяснил ему, что мне, конечно, такая вещь была бы не по карману, но это подарок тетки-полковницы, которая воспитала меня как родного сына. При этих словах Маруто как-то странно на меня посмотрел.

— А вы считаете, Маруто, что этот хронометр в кармане скромного судейского служащего может навести на мысли о мздоимстве? — вдруг обеспокоился я, смущенный, к тому же, его взглядом, и Маруто рассмеялся.

— Какой вы, однако, щепетильный, Колосков! Да успокойтесь, никто и не подумает упрекать вас в корысти. Носите его на здоровье. Не скрою, хотел бы я иметь такой хронометр, но пока не могу себе позволить. А про вас ходят слухи, что вы совсем даже не стеснены в средствах…

Я удивился.

— Отчего же такие слухи ходят? Разве я дал повод?…

Маруто посерьезнел и внимательно посмотрел на меня.

— Да разве всегда нужен повод? Просто вы у нас — белая кость. Вы да Плевич, — он усмехнулся как-то невесело. — Я ведь колебался, прежде чем пригласить вас со мной. Боялся, что откажете. Подумаете, что не вашего поля ягода…

— Да помилуйте, Людвиг! Разве я давал повод считать себя высокомерным?!

— Сказал же вам уже, Колосков, что повод не всегда нужен. Просто слышал, что вы росли в семье обеспеченной, не чета мне. Вальдшнепов ели, нафаршированных березовыми почками, а?

Я почувствовал, что покраснел. Черт меня дери, полмесяца назад я действительно похвалялся способностями нашей кухарки, и в пример привел приготовляемое ею мастерски блюдо, которого, впрочем, мы не едали со смерти полковника. Мне его довелось попробовать в первый год приезда в Петербург, семь лет мне было от роду. До сих пор помню необычный вкус дичи с терпкими лиственными комочками, которые я принимал за диковинные ягодки…

— А мы таких деликатесов не едали, — тихо сказал Маруто. — Бигос по праздникам, да холодец из мослов — вот и все разносолы. Отец едва концы с концами сводил. Как только выучил нас, не представляю! Мать стирать брала у соседей… Я никому еще в этом не признавался, стыдился, вам первому говорю, Алексей.

Мне захотелось как-то ободрить этого славного парня, и я, ничего не говоря, потрепал его по руке, протянувшись через стол. А в сердце защемило от его слов: мать, отец… Он завидовал моему благосостоянию; а я, я готов был все блага мира отдать, только бы родители были живы… Голова у меня слегка кружилась — и немудрено, я ведь целый день не ел, а сейчас, к вечеру, набил желудок да и выпил еще. Но кружение это было приятным, и я любил весь мир. Я забыл даже про встречу с гулящей девицей, которую так опрометчиво защищал в полиции от желтого билета.

В нашем отдельном кабинете бесшумно возник половой. Подойдя к Маруто, он наклонился и что-то прошептал ему на ухо. Выражение лица моего товарища сменилось на озабоченное, он достал деньги и отдал половому, тот так же бесшумно скрылся, а Маруто вполголоса обратился ко мне.

— Хозяин прислал сказать, что скоро здесь будет облава, сыскные агенты кого-то ищут по трактирам. Нам лучше уйти отсюда, чтобы не объясняться.

Он поднялся из-за стола, и я с ним. Я направился было к выходу в общую залу, но Маруто, ухватив меня за рукав, так, что я покачнулся, указал мне другое направление. За пестрым ситцевым пологом скрывалась потайная дверь, через которую мы и выбрались во двор, а оттуда на улицу. В этой части Знаменской, под покровом темноты, творилась своя неспокойная ночная жизнь; метались тени, из мрака раздавались отрывистые гортанные выкрики — наверное, слух об облаве уже понесся по кварталу, где трактиры, постоялые дворы и притоны лепились друг к другу, как грибы в одной грибнице. И точно, вскоре с улицы послышались свистки жандармов и топот погони…

Я поскользнулся на каких-то помоях, разлитых в подворотне, и упал бы в грязь, если бы Маруто не подхватил меня. Впрочем, и это не испортило моего добродушного настроения.

Несмотря на протесты моего товарища, я передал ему половину суммы, уплаченной им в трактире, и мы, сердечно пожав друг другу руки, разошлись каждый в свою сторону.

Не помню, как я взобрался по крутой лестнице на самый верх и добрался до квартиры. Еле открыв дверь ключом, я прошел в комнатку и, не раздеваясь, не снимая даже сапог, упал на постель. Неужели я так устал, что постель качается подо мной, словно плот на плаву? Все-таки изрядный недостаток дешевых трактиров — в кухонном духе, пропитывающем всю одежду, и, кажется, самую кожу желающих там откушать. Мне даже показалось, что я — не у себя в квартирке, а все еще в трактире, рядом с кухней, так от меня самого разило мясом с подливой и прогорклым маслом. Надо бы вывесить проветрить одежду, подумал я и не пошевелился. И тут же в дверь постучали.

Стучат, думал я отстраненно, а перед моим внутренним взором плыли медленно события сегодняшнего дня, вместившего так много: тело задушенного на полу в зеркальной зале, спутанные космы баронессы, разметавшиеся по подушке, неодобрительные гримасы сыскных агентов, бархатные глаза и пепельные кудри Лизы — почему-то я позволил себе в моих мыслях называть ее именно так…

В дверь стучали не сильно, скорее робко, но — настойчиво. Делать нечего, решил я и приказал себе подняться. Минута прошла, наверное, пока тело мое исполнило приказ разума. Голова все еще кружилась; а все-таки листовка у них нехорошая, подумал я и, пошатываясь, побрел к двери.