Роковая награда - Игорь Пресняков Страница 17

Черногоров заметно выделялся среди своих более молодых соратников. Ему исполнилось сорок шесть, он был высок и подтянут, словно готовая к броску борзая, лицо имел правильное и красиво очерченное. Особенно же привлекали глаза – темные, горящие светом огромной жизненной силы. Наверное, в годы невинной молодости такие глаза искренне плачут даже над мелкими бедами окружающих; позднее – стремительно влюбляют в себя девушек; а в зрелую пору обладатель подобных глаз может легко уничтожить одним только взглядом.

Независимо от официальной иерархии Черногоров был вторым человеком в губернии и уж безусловно первым в местном ГПУ. Члены бюро губкома опасались Черногорова, а над товарищем Медведем, полпредом ОГПУ и своим начальником, он имел непонятную мистическую власть. В народе работников его ведомства называли «черногорцами», что лишний раз доказывало, кто хозяин в особняке чекистов.

Черногоров слыл покровителем губернского драматического театра. Труппа и околотеатральная братия его боготворили. Правда, ореолу Черногорова-театрала немного повредила нелепая история с Осипом Вернером.

Актер Вернер, весельчак, жуир и скандалист, пописывал эпиграммы. Иногда их даже печатали в партийной прессе. Но однажды толстяк Вернер перебрал.

К славному пятилетию Октября труппа презентовала спектакль «Выбор», крикливый панегирик, созданный местным автором Паськовым. После программы был традиционный банкет с губернскими вождями во главе стола. Пьяный Вернер зачитал четверостишие в честь «покровителя искусств товарища Черногорова»:

Крепи железною рукой

Искусство и ночной покой.

Пролей же кровь врагов, герой,

На наш алтарь и будь нам свой!

Здравица вызвала напряженную паузу, и только смех и аплодисменты Луцкого спасли положение. «Выходит, товарищ Черногоров у нас – кровожадный жрец искусства!» – смеялся секретарь губкома.

Черногорову эпиграмма не понравилась. Он натянуто поблагодарил автора и добела стиснул губы.

А утром Вернер исчез! Не было его два дня. Коллеги звонили на квартиру любовницам, проходили рейдами злачные места. На третий день Вернер появился – бледный и молчаливый. О причине своего отсутствия он не распространялся и вообще стал с тех пор каким-то тусклым. Поговаривали, будто «черногорцы» увезли Вернера и объяснили ему в привычной и доходчивой форме азы субординации и приличий.

* * *

Как только дали третий звонок, у театрального подъезда остановилась пролетка с поднятым верхом. Ее пассажир не торопился к началу спектакля – напротив, покуривал папиросу, развалясь на сиденье. Красный огонек выхватывал из темноты жесткое, испещренное морщинами лицо и острые глаза под полуприкрытыми веками. Приглядевшись повнимательнее, можно было заметить, что он высок и худощав, но крепок телом, как бывает у людей, обделенных в строении природой, но закаленных жизненными трудностями. Курил он, не вынимая папиросы изо рта, держа руки в карманах темно-синего пиджака.

На вид пассажиру было не меньше сорока, хотя на самом деле – пятью годами меньше. Ежели бы, сумасшедшим велением судьбы, проходил мимо сыскной агент Величко, служивший при царе-батюшке в Петербургском уголовном розыске, старик с удивлением признал бы в пассажире пролетки Федьку Фролова – известного грабежами питерских магазинов в 1911 году, пойманного упорным Величко и сосланного на каторгу.

Папиросный пепел вторично упал на дорогой костюм, когда в пролетку прыгнул маленький человечек. Дремавший извозчик встрепенулся, подобрал поводья и щелкнул кнутом. Пролетка понеслась в сторону слободы.

С минуту пассажиры молчали, затем маленький человечек сказал:

– Маляву вашу получили. Че звал-то, Фрол?

Он был молод и глуповат на вид, говорил быстро, глядя в сторону. Федька выплюнул окурок на дорогу и ответил:

– Передай Осадчему: Гимназист недоволен делом с лабазом. Нагадили вы там, что фраера [7] , а дать апияк нам хотите [8]. Придется ответ держать.

Маленький повернулся и пристально поглядел на Фрола:

– Нашему пахану [9]ответ держать?

– Осадчий не пахан, а ракло [10]и сморкач [11], – сквозь зубы проговорил Федька. – За падлу с пуговицей отвечать будет, так и передай.

Маленький оторопел от испуга.

– Стой! – громко скомандовал Фрол и, бросив короткий взгляд на собеседника, добавил. – Вандай отсюда [12].

– Эт-то все? Т-так и передать? – заикаясь, спросил паренек.

– Давай, шкондыляй [13], недосуг мне с тобой куклиться [14] , – отрезал Федька.

Маленький выскочил на дорогу, и пролетка рванула с места.

* * *

На свидание Андрей, как ни старался, опоздал на три минуты. Полина уже ждала у ворот Центрального парка. Он подбежал, протягивая букетик купленных на дороге нарциссов, хотел извиниться, но Полина опередила:

– Не трудитесь, я пришла раньше… Ах, какие чудные цветы, благодарю! Погуляем в парке?

Они пошли по главной аллее. Лучи заходящего солнца ласкали аккуратно подстриженные кустики и раскидистые дубы.

– …После войны парк был страшным местом, – рассказывала Полина. – Темный, заросший, нередко в кустах находили трупы. Решением губисполкома провели десяток субботников – спилили лишние деревья, установили скамейки и фонари, очистили фонтаны. Прошлым летом начали пускать аттракционы. Видите разноцветные огни? Это карусель!

– Вижу, вам судьба парка небезразлична, – вставил Андрей.

– Здесь частичка и моего труда, и пионеров нашей школы, да и живу я по соседству: обратили внимание на дом за чугунной оградой?

Навстречу шел Свищов с девушкой об руку. Он посмотрел на Рябинина широко открытыми глазами и кивнул. «Удивился, наверное, что я так быстро обзавелся девушкой, да к тому же красавицей!» – не без самодовольства решил Андрей. Полина заметила их безмолвный обмен взглядами:

– Знакомый?

– Да, секретарь Платонова, Свищов.

– А-а, – протянула она. – Давайте присядем, Андрей, – Полина указала на ближайшую скамейку.