Тайна предсказания - Филипп Ванденберг Страница 17

Они насмехаются над человеческой правотой,

Извращенно, как Нерон.

И отвергают даже то,

Чему нас учит природа.

Поскольку ни Господь, ни его заповеди

Не почитаются этой шайкой.

Леберехт, который теперь сидел вплотную к девушке, наблюдал за всеми проявлениями чувств на ее прекрасном лице, за трепетом тонких ноздрей и пульсирующими висками, дрожащими, как кожа барабана.

Когда она закончила петь, мужчины захлопали в ладоши и стали совать Фридерике в камзол мелкую монету. Девушка учтиво благодарила их, а затем, пока они запасались пивом, проворно покинула зал через входную дверь.

Леберехт, все еще крайне возбужденный событиями дня, чувствовал себя захваченным прекрасным образом незнакомки, как неземным видением. Была ли она ангелом или превратившейся в человека копией одной из статуй собора? Не имело ли ее тело сходства с каменной Евой на Адамовых вратах? Прямой нос, маленький чувственный рот, беззвучный смех — разве не те же? Поистине, думал Леберехт, если и существуют небесные создания, то Фридерика должна быть одним из них.

Не говоря ни слова, он поднялся и покинул "Кружку". Близилась полночь, и в переулках стояла такая тишина, что можно было слышать стук лошадиных копыт на расстоянии в тысячу шагов. И ни следа девушки. Внутренний голос указал ему путь направо, к Верхнему мосту через переулок Красильщиков, где от реки несло, как из пасти дракона, — здесь в Регниц впадал ручеек, протекавший по желобу посередине улицы и уносивший с собой нечистоты вместе с отправлениями естественных нужд жителей.

Кабы не темное пиво, две кружки которого он в себя влил, Леберехт никогда не отважился бы последовать за красивой девушкой, о которой он совсем ничего не знал. Он даже не знал, была ли она благородного происхождения или принадлежала к числу тех девиц, которые перед уходом в монастырь, постригом и началом безгрешной жизни проводили дни свои (или, вернее, ночи) в грехе, позволяя лишить себя девственности совершенно незнакомым мужчинам прежде, чем у них будет отнята всякая возможность этого. Леберехт не ведал, что творит; он чувствовал лишь странное влечение, подобное притяжению магнита, и следовал этому влечению, сам не зная почему.

То, что он знал, однако, говорило не в пользу благородного происхождения девушки. Все звали Фридерику по имени, совали ей золотые монеты, а песни ее были скабрезны, как выкрики точильщика ножей, привлекавшего женщин двусмысленными куплетами. Почему он не спросил о ней у Карвакки? Но Леберехт отогнал эти мысли.

Добравшись до канавы, где по левую руку перед домами стояли бочки и тюки торговцев, представлявшие собой далеко не простое препятствие темной ночью для тех, кто возвращался домой без фонаря, Леберехт услышал шорох. На расстоянии брошенного камня он узнал тень юноши, и внутренний голос, который вел его до сих пор, подсказал ему, что это Фридерика. Он узнал ее по короткому порывистому шагу, которым она перебегала от одного дома до другого, чтобы не быть замеченной. Ведь девушка, которая в эти ночные часы показывалась на улице без мужчины, подвергала себя опасности и могла потерять свое доброе имя на все времена.

После того как Фридерика перешла мост, она свернула налево и направилась к гавани. Дорога показалась Леберехту знакомой. Девушка замедлила шаг и даже обернулась, как будто заметила, что кто-то следует за ней. Затем она исчезла за старым приземистым зданием крытого рынка, который сонно горбился в ночи, как дворовый пес.

Леберехт знал лабиринт улиц и тупиков этой местности как свои пять пальцев, поэтому для него не составляло труда следовать по пятам за девушкой. "Если Фридерика — дочь одного из многочисленных торговцев на реке, — думал тайный охотник, то почему же я еще ни разу не видел ее? Город не настолько велик, чтобы такая красивая девушка могла долго оставаться здесь незамеченной".

Ответ на его вопрос нашелся быстро, когда тень, которую он преследовал, проворно спрыгнула с берега на одну из грузовых барж, пришвартованных за крытым рынком. Уже три луны не было дождя, и из-за низкого уровня воды полдюжины судов сидели на мели. Баржа, на которой исчезла Фридерика, была старее всех остальных; она скрипела и производила странные звуки, похожие на те, что издают по весне лягушки.

Сначала Леберехт хотел прыгнуть прямо на баржу, но потом эта затея показалась ему слишком рискованной. Мало ли кто и что там его ожидает? Ночь была тиха, лишь где-то вдали, внизу по реке, лаяли собаки. Свежий воздух с реки смешивался с запахом костра, горевшего на другом берегу. Именно этот запах вернул Леберехта к действительности. Помедлив, он развернулся и начал искать дорогу домой.

Утром следующего дня (Леберехт чувствовал себя скверно) его растолкала Марта. Оглушенный пивом и гудением в голове, похожим на рев пчелиного роя, юноша попытался сориентироваться. Он не помнил, как добрался до постели, но обнаружил себя в знакомой каморке. В следующее мгновение до его сознания дошли слова Марты:

— Софи исчезла! Ты знаешь, где Софи?

Он не видел свою сестру с вечера, предшествовавшего трибуналу инквизиции. Теперь он корил себя за это.

— Исчезла? Что значит "исчезла"? — пробормотал Леберехт.

Марта объяснила, что Софи в последний раз видели вчера рано утром; с тех пор она словно сквозь землю провалилась. Постель ее осталась нетронутой, пожитки в сундуке — тоже.

Леберехт вскочил. Господи! Ну почему он вчера не был рядом с сестрой? Почему он не поговорил с ней? Он ведь знал, что у нее нет никого, с кем она могла бы поговорить!

Первой его реакцией была мысль: "К реке!" В дни более счастливые, будучи еще ребенком, он часто наблюдал за Софи, когда она стояла на мосту, что вел от ратуши на реке к другому берегу, и смотрела вниз, на водовороты и потоки, которые вихрились здесь, словно вызванные водяными духами, время от времени исчезая на расстоянии брошенного камня. На его вопросы Софи отвечала, что ведет разговор с нимфами, которые иногда появляются из реки. Леберехт отмахивался от ее слов как от мечтательных глупостей маленькой девочки, но теперь они сразу вспомнились ему.

Розыски Софи продолжались целый день. Мужчины, вооружившись шестами, прочесывали берег, плавали на лодке по реке — все напрасно. Леберехт целый день простоял, не сходя с того места, где Софи часто смотрела на водяных духов. Он любил свою сестру, но с тех пор, как она превратилась в великаншу, все чаще избегал ее. И теперь он упрекал себя за это.

Он жалел Софи. Самого себя Леберехту было не жаль, хотя он и имел для этого все основания. Он верил в неотвратимость судьбы, как ее толковали древние греки, и даже всесилие звезд, провозглашенное личным врачом Карла IX Нострадамусом, не казалось ему ошибочным. Это утешало его.

Погрузившись в созерцание бурного течения реки и появившегося среди вод образа сестры, когда она была еще девочкой, Леберехт услышал голос. Он узнал его высокий мальчишеский тембр.

— Мне очень жаль, — вымолвил голос.

Леберехт обернулся. Перед ним стояла Фридерика. Он узнал ее тотчас же, хотя внешний вид девушки по сравнению с прошлым вечером изменился полностью. В глаза бросались ее густые темные волосы, которые теперь были разделены посередине пробором и собраны в большой узел на затылке. Грубое длинное платье с гладкой зеленой накидкой не позволяло разглядеть изящную фигуру, которую Фридерика еще вчера выставляла напоказ.