Гончаров приобретает популярность - Михаил Петров Страница 17

Я поймал себя на том, что уже давно давлю на кнопку вызова – и все с нулевым результатом. Решительно никто, даже собака не желает со мной разговаривать. Чертовы толстяки, понастроили коттеджей-крепостей, да так, что даже в дневное время суток к ним не достучаться. В крайней степени раздражения я пнул калитку, вмонтированную в железные ворота, и она послушно отворилась. Боясь подвоха и прочих неожиданностей, я осторожно просунул голову и осмотрел двор. Прямо от калитки параллельно асфальтированному въезду к дому вел тротуар, выложенный мраморной плиткой. Справа от него, тоже оконтуренные мрамором, расположились цветочные клумбы, а за ними виднелся неработающий, но тем не менее величественный фонтан. Слева, по другую сторону асфальта, наливались яблоки, зрел виноград и сохла переспевшая вишня. Двухэтажный дом без признаков жизни пузатился посередине, и его никто не охранял. Это было довольно-таки странно, потому как «новые русские» просто обожают держать дорогих и злющих четвероногих друзей.

– Цуцик, Цуцик, фью-фью-фью, – на всякий случай посвистел я и, не услышав ответа, обреченно шагнул внутрь.

Благополучно миновав открытый и опасный участок в два десятка метров, я решительно поднялся по ступеням и еще раз просигналил в дверь дома. Результат оказался прежним. Я никому здесь не был нужен. Потянув массивную дубовую дверь, я с удивлением обнаружил, что и она не заперта.

Труп бородатого мужика в фирменном комбинезоне и грубых ботинках я обнаружил в холле, в трех метрах от входной двери. Он лежал, подогнув ногу себе под зад, и смотрел на меня мутными голубыми глазами. Засохшая кровь, обильно брызнувшая из раны разбитой головы, образовала толстую черную корку у него под затылком. Лютый черный барбос с застывшим оскалом лежал неподалеку и, судя по всему, был умерщвлен аналогичным способом.

В холл выходили четыре двери и лестница, ведущая на второй этаж. Поочередно обходя кухню, столовую и туалетные комнаты, в гостиной я наткнулся на виновницу всего этого торжества. Мадам Голубева, а, надо полагать, это была она, лежала поперек широкой софы в неглиже и бесстыдстве. Лежала она ничком, и на ее спине, между лопатками, отчетливо и рельефно чернел треугольник ожога от подошвы утюга. Но не это привлекло мое внимание и даже не размозженный затылок. Нелепо вывернутая стопа ноги заинтересовала меня гораздо больше. А подойдя ближе и приподняв холодную руку покойницы, я убедился, что все ее пальцы переломаны. Убили ее не позже вчерашнего дня, но тяжелый прокуренный воздух до сих пор не выветрился, и это давало основание предполагать, что трудились над ней долго и обстоятельно, не исключено, что даже насиловали, поскольку ее нижнее белье, разорванное и окровавленное, было разбросано по гостиной.

Что бы там ни было, но задерживаться здесь мне не стоило. Еще раз окинув взглядом побоище, я поспешил убраться подобру-поздорову. Отъехав от жутковатого коттеджа на пару километров, я попытался разобраться в ситуации и понять случившуюся трагедию.

Во-первых, не вызывает сомнения тот факт, что оба убийства совершены одними и теми же преступниками, а может быть, и это вероятнее всего, они же замучили и учительницу. Но если пытки и убийства Голубева, как и Марии Андреевны, в какой-то степени понятны, то смерть банкирской жены для меня полная загадка. Зачем понадобилось ее убивать, а тем более пытать? Что она могла знать такого, что у нее хотели выведать бандиты? К чему они хотели ее склонить? Сплошные вопросы и никаких ответов. Скверно, господин Гончаров, это значит – вы неправильно все надумали и выстроили с самого начала. Необходимо вашу версию пересмотреть и взглянуть на все под другим углом зрения. Сказать легко, а только сойти с привычного уже круга гораздо труднее. Ладно, оставим эту работу на вечер, а пока нужно сообщить о своей неприятной находке в милицию.

– Але, дежурный по УВД города капитан Кокорин слушает.

С облегчением вздохнув, я через носовой платок передал короткую информацию, тут же повесил трубку и отъехал подальше от телефона. Маловероятно, что все звонки у них записываются, не в такое время живем, но береженого Бог бережет.

Кажется, на сегодня все, что можно, я сделал. Одну вдову застукал с любовником, а вторую вообще в непотребном виде, да еще и мертвую. Истинно сказано, там, где появляется Гончаров, там трупы растут как грибы после дождя.

До вечера было еще далеко, поэтому, еще раз исследовав визитку, врученную мне блудливой Кондратовой, я решил, не дожидаясь ефимовской информации, не откладывая дела в долгий ящик, пообщаться с ним немедленно.

Борис Антонов, закадычный друг Юрия Кондратова, оказался предпринимателем средней руки. Он держал производственный цех по выпуску зеркал и резных стекол, чем несказанно гордился. Поскольку особенного наплыва желающих попасть в его кабинет не было, то крутозадая секретарша устроила мне аудиенцию уже через пять минут. Рыжеватый толстощекий блондин, пышущий здоровьем и самодовольством, почему-то решив, что я один из потенциальных крупнооптовых заказчиков, встретил меня любезно и суетливо. Приказал принести кофе, усадил в покойное кресло и начал рассказывать, как блестяще у него идут дела и какие заморские страны просто мечтают сотрудничать с ним и его фирмой «Отражение».

Едва взглянув на его руки, я понял, что попал не по адресу. Такие руки отродясь не держали не то что резака, но и примитивного молотка. Однако, коли уж пришел – так пришел, хоть что-то я из него, но вытяну, потягивая кофе, подумал я и, не зная, с чего начать, спросил прямо в лоб:

– Вы Юру Кондратова знали?

– Знал, – удивленно ответил он. – Но при чем здесь Юра? Мы с вами говорим о производстве и ассортименте моей продукции.

– Это не мы, это вы говорите об ассортименте своей продукции, – грубо поправил я. – А у меня вопросы к вам совершенно другие. Когда вы с ним познакомились?

– Двадцать пять лет назад, – обиженно захлопав белесыми ресницами, ответил Антонов. – В семьдесят четвертом году, когда мы с ним пришли в первый класс.

– Значит, друзья с детства.

– Да какие мы друзья, – на всякий случай решил отдалиться Антонов. – Так, знакомые. У нас и интересы были совершенно различные, а после того, как он вернулся из Чечни, я вообще предпочитал с ним не встречаться.

– Что так? – предчувствуя какую-то зацепочку, заинтересовался я.

– Он словно озверел после той войны. Чуть ли не бросаться на меня стал. А зачем мне это нужно? Я спокойно живу, имею жену и воспитываю сына. Немножко тружусь и делаю свой маленький бизнес. Зачем мне его проблемы? Почему я должен давать ему в долг, заранее зная, что он его мне не вернет? Можно дать один, два, три раза, но когда это перерастает в привычку, тут уж извините. Я понимаю, что он той войной травмирован, но не я ее развязывал и тем более не я его туда посылал.

– Вы знаете, что его застрелили?

– Конечно знаю, сам провожал его в последний путь. А кто, как не я, подкинул Юльке на похороны? Небось его новые дружки не очень-то и раскошелились.

– А вы их знаете? С кем в последнее время он был особенно дружен?