Дом с семью головами - Тони Бранто Страница 17

Выждав минуту, Патрик снова взял топор, но не успел замахнуться на очередное полено – где-то у дома заскрипел снег. Кто-то шёл, очень медленно, осторожно. И было неясно, откуда и в какую сторону.

Патрик сделал несколько шагов вперёд.

– Эй! Кто здесь?

Скрип оборвался.

– Ма?

Ответа не было. Всё смолкло – шаги, эхо.

Патрик прищурился.

– Это не волк, – старался он успокоить себя. – Сюда он не сунется.

Ещё несколько глубоких вздохов он прислушивался.

Никого.

Тишина.

6

Бульденеж покачивал головой над «Латинским квадратом» (он обнаружил забытую с утра газету), когда в оранжерею вошла Урсула. Старик поглядел на неё поверх пенсне. На Урсуле была красная ткань, накинутая, словно кимоно. Собранная причёска отдалённо напоминала симаду. На лице – белила, губы густо обмазаны красным.

– Это что-то новенькое, – пробормотал Бульденеж.

Урсула поприветствовала его кивком и кроткой улыбкой.

– Здравствуйте, дорогая, – мягко сказал он.

Новоявленная гейша что-то сказала на языке, который Бульденеж принял за японский.

– Значит, мистер Томпсон нашёл вас вслед за мной?

В ответ прозвучала ещё одна тарабарщина на восточный манер.

Старик кивнул.

– Конечно, конечно, милая. Вы меня не понимаете. Вы – из другой далёкой страны.

Урсула поклонилась. Затем грациозно, словно и впрямь владела навыками гейши, села на пол у ног Бульденежа.

– Кажется, я догадался. Вы прятались в кабинете забора крови. Там вы сняли эту штору, взяли цинковые белила…

«Бедняжка, – сказал про себя Бульденеж, – если бы ты только могла меня слышать».

Он стал гладить её по голове, словно кошку. Урсула сидела покорно, не шевелясь. В её волосах блестел гребень.

– Скажите, между нами, а вы белая гейша или опрокидывающаяся?

Женщина что-то ответила.

Не слышит.

– А хотите анекдот? Прячусь я, значит, за кадкой с фикусом. И слышу – клац! Ключик в замке повернулся. А замок тот не простой – кабинет доктора стережёт. Знаете, кто туда вошёл пятью минутами ранее?

По комнате покатился сиплый шёпот:

– Туда вошла наша Сара!

Пожилой мужчина с хрипотцой рассмеялся.

Урсула долго не реагировала. Только когда старик успокоился и вздохнул, продолжая наглаживать её причёску, она открыла рот и запела. Очень тихую заунывную мелодию.

– Бедняжка…

Старик устало покачал головой и вернулся к газете. Вскоре, когда мотив вырисовался во что-то знакомое, он начал кивать.

– Так вот вы кто, милая…

7

Томпсон обнаружил Адама Карлсена. Он прятался во мраке на лестничном пролёте, ведущем к чердаку, сидя под деревянной укосиной.

– Это здесь держали Урсулу? – спросил Томпсон.

– Да.

– Интересно, что там.

Карлсен освободил проход к чердачной двери, сказав:

– Полагаю, там кровать.

Томпсон покрутил ручку.

– Закрыто.

– Ничего удивительного.

Они спустились на первый этаж и прошли в оранжерею.

Бульденеж живо их поприветствовал.

– Вот и вы! А где же наша русская птичка? Куда-то забралась, куда-то далеко на этот раз?

– Ольга у себя, – сказал Джеффри Томпсон. – Она рисует.

– А! Вдохновение!

Томпсон с интересом поглядел на Урсулу.

– Скажите, а вы китайская гейша или японская?

Урсула ответила, её никто не понял.

Рука Бульденежа взмыла в протестующем жесте.

– В Китае нет гейш, голубчик, в Китае коммунизм, – сказал он. – Ну что ж вы, дорогой мой, в самом деле, не узнали? Ведь это сама мадам Баттерфляй!

Мадам кто?

– Помните, сына её звали Боль, и она планировала переименовать его в Веселье, когда муж вернётся…

Томпсон мысленно пролистал страницы памяти, раздел странных слов. Среди вагитуса, теллермины и вермахта мадам Баттерфляй нигде не промелькнула.

Старик давал подсказки:

– Брак с инородцем, обращение в христианство… Нет?

Нет. Джеффри Томпсон пристыженно пожал плечами и отвернулся к окну.

Он ничего не знал об искусстве, кроме того, что искусство было не для всех. Зато мог разобрать и собрать винтовку «ли-энфилд» за три с половиной минуты в ледяном поле в безлунную ночь.

За его спиной полилось пение – печальное, тихое. Пела сиротка, просившая кроху со стола богача.

Томпсон неловко глянул через плечо.

Адам Карлсен сидел в кресле и слушал.

Обычно его беспокоило, когда отсутствовала логика, когда что-то лежало не на своём месте, когда домашняя еда готовилась не дома, а опера пелась слабым, тоненьким голосом. При этом оперу он не любил.

Ноздри старика раздулись, глаза закрылись.

– Клянусь, – шептал он, пока звучала песня, – я слышу, как звенит роса в саду предателя в память о чистой душе.

Томпсон улыбнулся и спросил:

– О чём она хоть поёт?

Бульденеж в умилении покачивал макушкой.

– О том, что муж её обманул, уехал в свою далёкую страну и женился на другой.

– А, понятно.

Томпсон вернулся к разглядыванию ночи.

Свет из комнаты падал на снег цветной мозаикой. В пёстром ковре красок мужчина поначалу не заметил тела. Лишь простояв пару минут, он неожиданно понял – в сугробе лежал человек.

Джеффри судорожно вытер сухой рот.

…звенит роса в саду предателя…

– Карлсен, – произнёс Томпсон негромко. – Взгляните.

Молодой человек встал рядом.

– Вы что-нибудь видите?

Карлсен вглядывался, его отвлекал ноющий голос за их спинами.

Через мгновение, разжав напряжённые губы, он прошептал очень недовольно:

– Это должно было случиться.