Все не так - Александра Маринина Страница 17

– Так будет всегда? – спросила она очень серьезно,и по ее тону я не понял, она просто уточняла или выражала неудовольствие.

– Нет, завтраки будут каждый день разные, но в любомслучае без белого хлеба, булочек и пирожков.

– А паштет?

– Нельзя, он очень жирный и калорийный.

– А если без хлеба?

– Все равно нельзя.

– А черный хлеб можно?

– Ради бога. Но только с овощами. Никаких бутербродов сколбасой или ветчиной. Положи на хлеб ломтик огурчика, сверху ломтикпомидорчика, сверху зелень и ешь на здоровье сколько хочешь.

– А просто колбасу можно?

– Нежелательно. Лучше ветчину или буженину. И тоже согурчиком или помидором и зеленью. Я же тебе объяснял про обмен, прорасщепление жиров, про клеточные процессы. Забыла?

– Нет. А можно кофе вместо чая?

– Конечно, пожалуйста. Только без сахара. Если тебегорько, можешь добавить немного обезжиренного молока. Ты любишь кофе?

– У меня давление низкое, я без кофе все время спатьхочу.

Низкое давление – это хорошо, это очень даже преотлично! Всмысле нагрузок и пульса. Но спать ты, дорогая моя, хочешь оттого, что твое сердцене справляется с той тяжестью, которую вынуждены таскать твои бедные ноги, ибыстро устает, а вовсе не потому, что у тебя низкое давление.

– Давай я за тобой поухаживаю, – великодушнопредложил я и налил Дане кофе из красивого кофейника-термоса. – Скажи-камне, ты как предпочитаешь: есть вкусно, но очень мало или не очень вкусно, затомного?

После некоторого молчания она ответила:

– Мне все равно. Я не знаю.

Это как раз можно понять. Откуда она может знать, еслиникогда не пробовала есть мало или невкусную еду? Только вкусно и много.

– Ладно, попробуем оба варианта, и ты сама выберешь.Начнем с невкусного, зато в неограниченных количествах, а если тебе станет совсемневмоготу, перейдем к вкусному, но по чуть-чуть. Идет?

Она пожала плечами.

– Как скажете.

Кофе без сахара Дана пила с отвращением, которое даже непыталась скрыть, но вслух не произнесла ни слова. Я попросил ее за обедомпостараться соблюдать те правила питания, которые я пытался вдолбить ей утром.

– Даже если я буду обедать вместе с вами, я не стану вприсутствии всех делать тебе замечания и руководить. Но я очень хочу надеяться,что ты этим не воспользуешься.

– Вы же сказали, что Нина будет готовить мне отдельно.

– Да, но с завтрашнего дня. Сегодня она уже не успеетприготовить для тебя обед и ужин. И не забывай пить воду, в течение дня тебенужно выпить не меньше полутора литров, лучше даже два.

Дана молча кивнула и ушла к себе «заниматься самоподготовкойпо гуманитарным предметам», а я остался ждать домработницу Нину, которой быловелено выслушать мои указания и сделать все в соответствии с ними. В общем, натот момент я полагал, что сделал все, чтобы понравиться Дане и, главнымобразом, ее родителям, потому как работа моя зависит, конечно, и от девочкитоже, но все-таки в основном от ее папани. Я был сумасшедше вежлив и старалсявыглядеть компетентным, хотя мало кто догадывается, каких усилий мне этостоило. Я рос хоть и в учительской семье, но жил жизнью нормального дворовогопарня, занимающегося исключительно мужским видом спорта, и был, как и все моиприятели, драчуном, мелким хулиганом и любителем матерных анекдотов. Конечно,мама с папой пытались привить мне правила хорошего тона и интеллигентную речь,но безуспешно, в том смысле, что я все это выучил и при необходимости могпридурнуться «приличным мальчиком», но образом жизни и поведения вся эта наукатак и не стала.

Домработница Нина показалась мне точной копией Даны, толькопостарше и устройненной раз в десять: неразговорчивая, неулыбчивая, она молчаслушала мои, с позволенья сказать, указания и записывала в толстую тетрадку, незадавая ни единого вопроса. В той среде, в которой я вращался до аварии,домработницы как-то не водились, и все мои представления об этой категориидомашнего персонала основывались на просмотренных фильмах, где уютные пожилыететечки в непременных фартуках старались посытнее накормить своих питомцев,ухаживали за ними, будто за собственными детьми, были в курсе всех семейных, ато и служебных дел, давали полезные советы и вечно ворчали на нерадивых хозяев,если те, к примеру, плохо кушали или не могли найти галстук от парадногокостюма. Но не такова, судя по всему, была наша Ниночка. То ли она не страдалаизлишним любопытством и любовью к семье, в которой работала, то ли господаРуденко так дело поставили, что никто и пикнуть не смел. Я больше склонялся ковторому объяснению, потому что полагал любопытство таким же естественнымженским свойством, как стремление к красоте. Как не бывает женщин, которые нехотят быть красивыми, так и не бывает женщин нелюбопытных.

Образовавшийся перерыв я провел в «своей» комнате закомпьютером, просмотрел почту и написал наконец письма всем, кому задолжал.После того как меня лишили компа, я периодически наведывался в интернет-кафе,но в целях экономии времени отвечал только в самых неотложных случаях, а ведьза время пребывания в больнице сами понимаете сколько всего скопилось в моемпочтовом ящике. Хорошо, что я заранее не знал о беспредельной доброте моихновых хозяев, иначе уже сегодня притащил бы сюда диски с моими игрушками ипредался бы любимому занятию, а так от скуки, глядишь, и с почтой разобрался.При наличии возможности пострелять у меня бы точно не хватило силы волиотвечать на письма.

Обед прошел спокойно и быстро, за столом нас было всеготрое: Дана, Юля и я. Все взрослые члены семьи куда-то подевались. Может, ониобедают позже?

– Лена повела Костика в цирк, – пояснилаЮля, – а все остальные поехали на кладбище к дедушке и Ване.

Да-да-да, что-то такое вчера говорилось… А я и в голову невзял. К дедушке, значит. Ну, одна дедушкина внучка из дому не выходит, этопонятно, а другая-то почему дома осталась? Не уважает, что ли?

– А ты почему не поехала? – спросил я.

– Дядя Миша сказал, чтобы я осталась Данукараулить. – Юля недобро усмехнулась, искоса посмотрела на меня идобавила: – И тебя тоже. Новый человек в доме, мало ли что.

Мне стало противно. Неужели я похож на вора или насильника?И потом, Нина-то здесь.

Дана вела себя более чем прилично, ни разу не сделав дажепопытки положить себе в тарелку что-нибудь слишком жирное или калорийное.Однако от Юлиного внимания это не укрылось, и все полчаса, которые мы провелиза столом, она не переставала отпускать ехидные реплики в адрес севшей настрогую диету сестры. Я не вмешивался: слишком мало времени я провел пока вэтой семье, чтобы сметь делать замечания, но, глядя на уткнувшуюся в тарелкуДану и видя, как дрожат нож и вилка в ее руках, я начал искренне жалетьдевочку. Ей, бедолаге, и без того тяжело жить, ощущая себя уродом, зачем жемасло в огонь подливать и открыто издеваться?