Змей в саду Ватикана - Екатерина Барсова Страница 17

– Валентинова Софья Константиновна. Искусствовед. Телефон. – Дальше Светлана дважды повторила номер, и Павел эхом – в уме повторил за ней.

– Теперь все! Она – настоящий профи. И даст тебе консультацию по интересующему нас вопросу. Даю отбой. На связи.

В кабинете, который Павел занимал не один, он написал на бумаге телефон, хотя насчет двух последних цифр был не уверен. Его сомнения подтвердились, когда он позвонил и ему сказали, что он ошибся.

Светлана позвонила вновь через полчаса.

– Все в порядке?

– Нет. Телефон неверный.

– Я так и подумала, что ты не успел запомнить. Записывай снова… Эх, растяпа! Носи все время с собой маленький блокнот и ручку. Понял?

– Два раза повторять не надо…

– Ну все! О’кей. И еще… – Светлана взяла паузу. – Мы пробили сотовый Шифман. Там чаще всего встречалась фамилия Полянского Арсения Николаевича. Запиши номер. Разыщи его и побеседуй насчет Шифман. Понял?

– Чего уж тут не понять, – проворчал Павел.

Софья Константиновна жила недалеко от Павла, и он с удовольствием прогулялся по старинным московским улочкам. Осень была теплой, без дождей. Искусствовед жила на втором этаже бывшего доходного дома начала девятнадцатого века. Дверь Павлу открыли не сразу. Послышалось громыхание отпираемых замков. Cначала – одного, потом – другого. Да еще дверная цепочка. Павел уже давно не встречал квартир с цепочкой. Они казались ему уже давним анахронизмом.

Валентиновой уже перевалило за семьдесят, но взгляд у нее был ясный, а спина – прямая. Ее бледно-голубые глаза внимательно рассматривали Павла.

– Да-да. Проходите. В комнату. Я сейчас…

В большой комнате Паше показалось, что он попал в музей. На стенах висели картины… В двух шкафах – за стеклом виднелись великолепные сервизы.

– Кофе у меня закончился. Могу предложить чай.

– Спасибо. Мне все равно.

– Тогда устраивайтесь – я сейчас…

Вскоре Софья Константиновна вплыла в комнату с подносом в руках. На нем стояли две чашки из тонкого фарфора, чайник и блюдце с печеньем.

– Сама пекла, творожные.

– Спасибо.

Паша любил крепко заваренный чай, поэтому напиток ему понравился.

– С чем пожаловали? – спросила хозяйка, когда Павел, выпив полчашки, поставил ее на стол.

– Сейчас вам все покажу.

Из пакета он достал картину, протянул ее Софье Константиновне.

– Хотелось бы узнать, кто художник. Вдруг известный? Или это просто живопись третьего сорта.

Пожилая женщина прищурилась.

– Надо очки надеть, без них вижу плохо…

Она встала и, сняв с полки темно-бордовый очешник, повернулась к нему.

– Ну что вы хотели узнать, Павел? Кто художник? А при каких обстоятельствах вы нашли эту картину? Если, конечно, это не является служебной тайной, как принято говорить на вашем языке.

– Нашли в квартире одной исчезнувшей девушки-художницы.

– Известной?

– Практически нет. Ольга Шифман, знаете ее?

– Никогда о такой не слышала… наверное, из современных. Их сейчас много развелось. Каждый мнит себя художником и как правило – непризнанным гением.

– Да, она наша современница. И должна была участвовать в одной выставке, открытие уже анонсировано, деньги вложены. Но девушка пропала, и мы прилагаем все усилия, чтобы найти ее.

– Теперь понятно… И эту картину вы нашли у нее?

– Да.

– Любопытно… Больше подобных картин у вас нет? Странная манера письма. Напоминает художника девятнадцатого века. Но более подробно я пока ничего сказать не могу.

– Нет. Картин, похожих на эту, мы больше не нашли. Мы обнаружили ее в тайнике, видимо для Шифман она представляла особую ценность. А вот ее работы. – Павел достал планшет и стал показывать картины пропавшей художницы Софье Константиновне. – Потому мы и обратились за разъяснениями к вам. Что это за картина? Как она оказалась у Шифман? Как мне сказала моя коллега Светлана, вы – профессионал.

– Спасибо за комплимент. Я отправлю эту картину на экспертизу к нам в лабораторию. Вам дадут точное заключение о том, когда она сделана, укажут возраст картины. Принадлежит ли это полотно пропавшей художнице. Я имею в виду, она сама писала эту картину или нет. Это можно будет установить не со стопроцентной доказательностью, но все же с высокой степенью вероятности. Потом я уже скажу вам, что и как. Попробуем расшифровать вашего таинственного художника.

– Хорошо. Договорились. – Павел поднялся с места. – Жду тогда вашего звонка.

– Да. Всего доброго.

Софья Константиновна взяла толстую телефонную книжку, выписала оттуда номера и протянула листок Павлу.

– Вот здесь все. Я позвоню вам.

Неожиданно Павлу пришла в голову одна мысль. Он достал из папки фотографию Шифман.

– Вы с ней точно нигде не встречались?

Взяв фотографию в руки, Софья Константиновна воскликнула:

– Да! Помню! Эта молодая девушка приходила ко мне с просьбой установить, кому могла принадлежать картина, которая была у нее. Только она сказала мне другую фамилию. Какую, уже не помню.

Павел чуть было не открыл рот.

– Да! И когда это было? И что за картина? – Вопросы так и сыпались из него.

– Кажется, это было два или три месяца назад. Могу что-то напутать. Нужно посмотреть. Когда она отдавала картину на экспертизу, скажу вам позже. Что за картина? – Софья Константиновна прищурилась. – Это была хорошая подделка под Марию Башкирцеву. Была такая художница с очень интересной судьбой. Она жила во второй половине XIX века…

– Простите, – спросил Павел. – А вы не знаете, случайно, Полянского Арсения Николаевича?

И здесь Павел увидел на лице Софьи Константиновны сложную гамму чувств: от легкого презрения до страха.

– Это человек, который подвизается в нашем художественном мире. Когда-то он был неплохим художником, но потом понял, что своими картинами он денег не заработает, и переключился на преподавание. Одно время, говорят, он занимался коллекционированием картин, потом, опять-таки по слухам, картины продал… У него не однозначная репутация… Ходили разговоры о каких-то темных делах. Но ничего конкретного доказать не удалось. А почему вы о нем спросили?

– Просто так, – ответил Павел.

Еще раз поблагодарив, Рудягин ушел. На улице он набрал телефон Полянского, который ему дала Светлана. Но абонент был «вне зоны доступа». Он еще несколько раз набирал телефон, но было – глухо.